— И с тех пор вы живете одна?
— Все время. Я вскоре поняла, что можно жить за счет коз, их молока и сыра. И за счет их мяса несколько раз в год, когда они начинают плодиться больше, чем мне нужно. Я вытаскиваю из земли любую зелень, пригодную для еды. Ловлю птиц. В мире пища произрастает сама по себе, нужно только знать, где смотреть. И примерно в полудне ходьбы к северу есть городок. Я хожу туда и обмениваю сыр на картофель, муку, топленое сало и прочее. Варю лекарственные травы и продаю лекарства, настойки, мази.
— Значит, вы знахарка, — сказал Инман.
— Точно, и на этом я зарабатываю немного медяков, а еще я продаю брошюры.
— Брошюры о чем?
— О грехе и спасении, — сказала она. — Они расходятся очень хорошо. Еще брошюры о правильном питании. Скажем, человек должен отказаться от мяса и есть в основном хлеб из пшеничной муки грубого помола и овощи. И другие брошюры — о шишках на голове и о том, как по ним узнать, что это за человек.
Она протянула руку к голове Инмана, но он отстранился и сказал:
— Я бы купил одну о питании. Когда захочу есть и у меня не окажется ничего из еды, я просто буду ее читать. — Он вытащил из кармана пачку бумажных денег.
— Я не беру ничего, кроме звонкой монеты. Три цента.
Инман пошарил по карманам, пока не нашел несколько мелких монет.
Женщина шагнула к шкафу, взяла оттуда брошюру и вручила ему.
— На обложке написано, что она изменит твою жизнь, если ты будешь следовать ей, — сказала она. — Но я не берусь ничего утверждать.
Инман просмотрел брошюру. Она была напечатана на плохой серой бумаге. Там были заголовки вроде: «Картофель: пища богов», «Капуста: укрепляет дух», «Хлеб грубого помола: путь к более изобильной жизни».
Последняя фраза привлекла внимание Инмана. Он произнес вслух:
— Путь к более изобильной жизни.
— Это то, что многие ищут. Но я не уверена, что мешок крупчатки поставит тебя на ноги.
— Да, — сказал Инман. Насколько он знал по своему опыту, изобилие и в самом деле было неуловимым понятием. До тех пор пока не начинаешь терпеть множество лишений. У него было изобилие лишений. Но изобилие чего-то такого, чего хотелось бы пожелать, — это другое дело.
— Когда чего-то не хватает, это намного больше имеет значение для жизни — вот как я считаю, — сказала женщина.
— Да, — согласился Инман.
Старуха наклонилась к печке и выбила остатки табака из трубки, затем сунула черенок в рот и дунула несколько раз, пока не раздался тонкий свист. Она достала щепотку табака из кармана передника, наполнила трубку плотно примяв табак большим пальцем. Потом поднесла зажженный пучок соломы к трубке и, попыхивая, разожгла ее.
— Как ты получил большую красную рану и те две маленькие? — спросила она.
— Рану на шее я получил у таверны «Глобус» этим летом.
— В пьяной драке?
— В бою. Под Питерсбергом.
— Значит, федералы стреляли в тебя?
— Они хотели занять железную дорогу на Уэлдон, а мы должны были остановить их. Мы шли туда с боями весь день, сражались в сосновых зарослях, в высокой траве, на старых полях, во всевозможных местах. На мерзкой, поросшей кустарником равнине. Было жарко, и мы потели так сильно, что могли бы накатать мыло с наших ног под штанинами.
— Ты, наверно, не раз думал, что, если бы пуля прошла на палец выше, ты бы умер? Она бы тогда попала тебе в голову.
— Да.
— Рана выглядит так, будто она снова может открыться.
— Я чувствую, что может.
— А те две, как ты их получил?
— Как обычно. В меня стреляли, — сказал Инман.
— Федералы?
— Нет. Другая компания.
Женщина отмахнула рукой табачный дым, словно ее не занимали подробности получения ран. Она сказала:
— Ну свежие не такие уж серьезные. Когда они заживут, сверху вырастут волосы, и только ты сам да твоя девушка будете знать о них. Она почувствует только небольшой рубец, когда проведет пальцами по твоим волосам. Только вот что я хочу знать: стоило ли оно того, вся эта война? Стоило ли воевать за то, чтобы богачи могли иметь ниггеров?
— Я не так смотрю на это.
— А как? — спросила она. — Я много поездила по тем равнинным местам. Владение ниггерами делает богатого человека гордым и злобным, и бедного делает таким же. Это проклятие, которое лежит на стране. Мы зажгли огонь, который сейчас нас сжигает. Господь собирается освободить ниггеров, и воевать — значит идти против Божьей воли. У тебя есть ниггеры?
— Нет. И я мало кого знал, у кого они были.
— Тогда что расшевелило тебя настолько, чтобы идти на войну и умереть?
— Четыре года назад я мог бы сказать вам об этом. А сейчас не знаю. И я получил от войны сполна.
— Это не ответ.
— Я полагаю, что многие из нас воевали, чтобы выгнать захватчиков. Я знал одного человека, который был на севере в больших городах, и он говорил, что мы сражаемся за то, чтобы не допустить того же самого у нас. Я знаю только, что федералы готовы умереть за то, чтобы освободить рабов и получить за это огромную благодарность человечества.
— Если было столько прекрасных причин, чтобы воевать, то почему, хотела бы я знать, ты сбежал оттуда?
— Я в отпуске.
— Ну да, — сказала она, откинувшись назад, и хихикнула, словно услышала что-то забавное. — Мужчина в отпуске, хотя у него нет никаких бумаг. Их у него украли.