Инман представил, каким могло быть существо, выросшее в этой реке. Чудовищная мягкотелая рыбина с мясом дряблым, как свиной шпиг. Он подумал, какой разительный контраст между таким созданием и маленькой форелью, обитающей в верхних притоках Голубиной реки, куда стекает вода с Холодной горы. Они редко бывали длиной больше ладони. Яркие и твердые, как серебряная пластинка.
Инман снял с плеча свои мешки, положил их в каноэ и сам расположился на носу. Девушка забралась в каноэ вслед за ним и с силой вонзила весло в воду. Она гребла уверенной рукой, держа прямо по курсу, налегая на весло в конце взмаха, а не перекидывая его с одной стороны на другую. Плеск от брызг заглушал даже пронзительный стрекот цикад.
Девушка усердно гребла против течения, чтобы добраться вверх по реке до того благоприятного места, где было более спокойное течение возле берега. Она развернула каноэ, перестала грести и поставила весло в воде стоймя, наподобие руля. Затем направила лодку под углом, чтобы, используя течение, вывести ее на середину реки. Луна скрылась в облаках, земля за речным берегом скоро исчезла, и они поплыли вслепую в мире черном, словно в брюхе у коровы. Явственно слышимые над водой, до них доносились голоса с восточного берега. Неизвестно, кому они принадлежали. Инман сомневался, что у людей из городка было столько упорства, чтобы преследовать его так далеко.
Все же он повернулся и сказал шепотом:
— Лучше бы нас не заметили.
Но в этот самый момент, взглянув вверх, он увидел край луны, выплывавшей из облаков. Вскоре она появилась целиком в маленьком лоскутке чистого неба. Выбеленный солнцем бок каноэ засверкал, как маяк на темной воде.
Послышался тихий звук, словно кто-то провел ногтями по рубчикам вельвета, за ним более громкий. Затем раздался оружейный выстрел.
«Уитворт», — подумал Инман.
В корме каноэ у ватерлинии появилась дыра. Коричневая вода потекла в нее тревожным ручейком толщиной со струю коровьей мочи. Инман посмотрел на берег и увидел в лунном свете группу из полудюжины человек. Некоторые из них принялись стрелять из револьверов, но пули не долетали до каноэ. Человек с ружьем, держа его дулом вверх, шомполом забивал новый заряд. Единственное, что пришло в голову Инману, — эти люди воспринимали погоню за ним как своего рода охоту на негра, как спорт; иначе они давно бы вернулись в город.
Девушка немедленно оценила положение и навалилась всей своей тяжестью сначала на один борт, потом на другой, чтобы раскачать каноэ и смочить его бока, сделав таким образом темнее. Инман стащил с себя рубашку и затолкал частично в дыру, но в это время еще одна пуля ударила рядом с ватерлинией и вырвала кусок древесины размером с ладонь.
Вода хлынула внутрь и стала заполнять каноэ.
— Ничего другого не остается, как лезть в воду и плыть, — сказала девушка.
Инман сначала подумал, что она имеет в виду, что им нужно добираться до берега вплавь. Он жил в краю, где не было глубоких рек, поэтому усомнился в своей способности плыть так долго. Вместо этого она предложила лезть в воду и держаться за каноэ, используя его как прикрытие. Инман обернул свои мешки просмоленной тканью подстилки и постарался завязать узел как можно плотнее на тот случай, если каноэ пойдет ко дну. Затем они с девушкой бросились в реку, предоставив течению самому нести их вниз.
Хотя поверхность воды была гладкой, как зеркало, и создавалось впечатление, что она движется не быстрее, чем течет грязь, вздутая река неслась и гудела со скоростью потока, крутящего мельничное колесо. Каноэ, частично погрузившееся в воду, плыло по течению — просто продолговатая дуга, выступающая над ее поверхностью. Инман наглотался воды и отплевывался до пенистой слюны, пока во рту не осталось ни капли. Гаже этой воды он никогда ничего не пробовал.
Луна снова вышла из-за облаков, и, когда стало достаточно света, чтобы прицелиться, прогремел новый выстрел. Пули били по каноэ или попадали в воду поблизости, вспарывая ее поверхность. Инман и девушка двигали под водой ногами, стараясь направить притопленную лодку к западному берегу, но это было нелегко; казалось, у нее другие намерения и она не собирается подчиняться их воле. Они оставили свои попытки и просто плыли, подняв головы над водой. Ничего другого не оставалось — только держаться за каноэ, ждать поворота реки и надеяться на удачу.
На середине река казалась даже шире, чем с берега. Отвратительная местность, тянувшаяся вдоль обоих ее берегов, плохо просматривалась и казалась зловещей в лунном свете. Настолько мерзкие очертания окружали его, что Инман опасался, как бы это не повредило его рассудок.
Даже отсюда, из реки, он слышал безумолчный треск цикад на деревьях. На пустой поверхности реки, обрамленной темными джунглями ядовитых растений, выступала лишь его голова. В какой-то момент он представил, что видит белую усатую морду чудовищной зубатки, поднявшейся из воды и заглатывающей его. Его жизнь сводилась лишь к помету зубатки на дне этой помойной реки.
Инман плыл, думая о том, что хотел бы любить мир таким, какой он есть, и чувствовал, что может гордиться собой в тех случаях, когда ему это удавалось. Чтобы возненавидеть мир, требовалось всего лишь посмотреть по сторонам. Это была слабость, он знал, жить с мыслью, что все вокруг должно складываться благоприятно для него, чтобы он мог считать мир хорошим. Однако он знал также, что есть такие места, где так и происходит. Холодная гора. Камышовый ручей. И вот сейчас первое препятствие на пути туда — какая-то сотня ярдов реки.