Заложив страницу стебельком тысячелистника, она закрыла книгу и положила ее на колени. Ада подумала, не утратит ли литература для нее интерес, когда она достигнет такого возраста или душевного состояния, что ее жизнь пойдет таким уверенным путем, что то, о чем она читает, перестанет казаться ей столь значительным, так как она уже не будет рассматривать содержание книг как варианты своей судьбы.
Недалеко от нее стоял большой куст чертополоха. Она вспомнила, что не стала его срезать, а только скосила серпом вокруг него траву, придя в восхищение от его только что распустившегося пурпурного пушистого цветка, но сейчас он стоял засохший и серебристо-белый. Ада протянула руку и стала выдергивать из его головки мягкие белые клочки. Она размышляла о том, что, поскольку каждое местечко в этом мире, похоже, является прибежищем для каких-нибудь созданий, она должна узнать, кто может быть обитателем этого чертополоха. Вскоре пух окружил ее, разлетевшись на ветерке, и запутался в ее пропахшей дымом одежде и волосах. Она не обнаружила ничего, кроме неприятного, похожего на краба существа размером не больше булавочной головки, одиноко живущего в завядшем бутоне. Насекомое, ухватившись за пушинку задними ножками, двигало парой клешней на голове, видимо угрожая. Ада дунула на светлую пушинку и на безымянное существо, а потом наблюдала, как их подбросило вверх и они поплыли по ветру, пока не исчезли в небе, как, если верить поверью, исчезают в небесах души покойных.
Вначале, когда она зажгла огонь и начала читать, свет был яркий и ровный, небо довольно равномерно менялось от горизонта к зениту, от белого к синему, так, что оно напомнило Аде мастерски написанные пейзажи. Но сейчас печать вечера легла на пастбища и склоны холмов. Небо разделилось на полосы и завитки приглушенных цветов, пока весь западный небосклон целиком не стал словно мраморная бумага на обложке ее дневника. Канадские гуси, выстроившись клином, с криком летели на юг, выискивая место для ночевки. Подул ветер и поднял вверх юбки пугала, стоявшего в огороде.
Уолдо подошла к воротам у конюшни. Она постояла в ожидании, а потом замычала, давая знать о том, что у нее полное вымя молока, так что Аде пришлось встать со стула. Она отвела корову в стойло и подоила. Воздух был тихий и сырой, к концу дня похолодало, и, когда корова повернула голову назад, чтобы посмотреть на Аду, сидевшую на скамеечке возле ее вымени, ее дыхание вырывалось с облачком пара и пахло мокрой травой. Ада тянула за соски и наблюдала за молочными струйками, прислушиваясь к изменению звука их падения по мере наполнения ведра: вначале громкий шипящий звук, когда струйки бились о стенки и дно ведра, затем более тихий, похожий на шорох моросящего дождя.
Ее пальцы казались темными на фоне розовых сосков.
Ада отнесла ведро с молоком в будку над родником и вернулась на поле, где огонь все еще медленно горел под слоем пепла. Не было никакой опасности, даже если бы он горел всю ночь, хотя Ада не хотела его оставлять, чтобы Руби, поднявшись вверх по дороге, застала ее, покрытую копотью, стоящей как недремлющий часовой и наблюдающей за догорающим костром.
Стало еще прохладнее, и Ада завернулась в шаль. Она подумала, что через несколько дней вечера станут слишком холодными, чтобы сидеть на веранде и наблюдать закат, даже завернувшись в одеяло. На траве выпала роса. Ада нагнулась, подняла книгу с земли, где она оставила ее, и вытерла обложку о подол юбки. Подойдя к костру, она вилами разгребла прогоревшие ветки, и в небо поднялся сноп искр. На краю поля она собрала еще сухих сосновых веток и подбросила их в огонь, который вскоре вновь разгорелся, и вокруг костра образовался широкий круг теплого воздуха. Ада пододвинула стул ближе и протянула руки к огню. Посмотрела на линии горных хребтов, отмечая, как меняется их цвет по мере удаления — от темного до почти сливающегося с небом вдалеке. Она смотрела в небо, ожидая, когда оно станет того глубокого цвета индиго, чтобы стали заметны две звезды — Венера и еще одна, которая, как она полагала, должна быть либо Юпитером, либо Сатурном; они сначала засветятся низко на западном небосклоне, готовясь к головокружительному круговороту ночного неба.
Этим вечером она отметила, где солнце нырнуло за горизонт, так как в течение нескольких недель у нее не было возможности определить эту точку на хребте. Она наблюдала шествие солнца на юг, когда дни постепенно становились все короче и короче. Раз уж она решила жить здесь, в долине Блэка, до самой смерти, она подумала о том, что ей нужно построить на хребте две башни, отмечающие южную и северную точки годового поворота солнца. Она владела всем отрезком хребта, где солнце садилось в течение года, и это доставляло ей большое удовлетворение. Следовало просто отметить эти точки в декабре и июне, когда солнце отклоняется от курса и прокладывает еще один путь рядом для очередной смены времен года. Хотя, поразмыслив, она решила, что в башнях нет необходимости. Достаточно срубить несколько деревьев у выемки хребта в этой поворотной точке. Какое будет наслаждение — наблюдать закат из года в год, ожидая, когда солнце будет приближаться к этой выемке и затем в один прекрасный день нырнет в нее, поднимется, а потом повторит свой путь в обратном направлении. Со временем ее наблюдения помогут сделать бег времени не таким пугающе прямолинейным, но наоборот, совершающим поворот и возвращающимся. Придерживаясь такого порядка вещей, можно обрести свое место на этой земле, неким способом сказать: «Ты здесь, именно в этом месте, сейчас» — в ответ на вопрос: «Где я?»