Когда Трендель с некоторым удивлением обнаружил обосновавшихся в его пещере дезертиров, он поселился вместе с ними. В особенности он привязался к Стоброду из-за любви к скрипичной музыке. Стоброд был для него большим музыкантом, мудрецом, человеком, открывшим ему глаза. Когда Стоброд прикасался смычком к струнам, Трендель иногда пытался петь под его музыку, но голос у него был как утиное кряканье. Когда обитатели пещеры кричали, чтобы он заткнулся, он поднимался на ноги и начинал топтаться в таинственном танце, состоящем из судорожных подергиваний; такой могли танцевать древние кельты после какого-нибудь очередного поражения от римлян, ютов, саксов, англов и бриттов. Парень дергался и мотался по пещере до тех пор, пока весь не покрывался потом, затем валился на усыпанный мусором пол пещеры и, вперившись взглядом в скрипку, чертил носом в воздухе рисунок музыкальной фразы, как человек, следящий за парящей в небе птицей.
Стоброд выводил какую-нибудь мелодическую фигуру, повторяя ее раз за разом, и со временем она воздействовала на мозг Тренделя как заклинание. Ему нравилось то чувство, которое возникало у него от игры Стоброда, и он сделался сам не свой и от скрипки, и от скрипача. Он стал следовать за Стобрсдом повсюду как привязанный, словно спаниель, ждущий подачки от хозяина. Ночью в пещере он лежал не засыпая, пока Стоброд не ложился спать, и тогда он подползал к нему и приваливался к его спине. Стоброд просыпался на рассвете и бил парня шляпой, отгоняя на подходящее расстояние. Затем Трендель сидел у огня на корточках и смотрел на Стоброда так, словно в любую минуту ждал чуда.
Однажды Стоброд неожиданно натолкнулся на банджо для Тренделя во время одного из рейдов — слово, которое обитатели пещеры обычно использовали, чтобы придать достоинство ставшим привычными для них грабежам богатых фермеров, тех, кем кто-нибудь из них бывал недоволен. Поводом могла служить любая малость десятилетней давности. Какой-нибудь человек проезжал мимо на лошади и забрызгал вас, когда вы стояли, готовясь идти через грязную дорогу, или задел вас при выходе из лавки, или вдруг схватил за руку без слова извинения, или нанял на работу и не торопился расплатиться, или отдавал вам приказания в тоне, который можно истолковать так, будто он считает себя выше вас. Припоминалось все — любое пренебрежение, клевета или насмешка, какой бы она ни была давнишней. Времена же наступили как нельзя подходящие для того, чтобы свести счеты.
Они спустились с гор к дому некоего Уокера. Он был одним из немногочисленных джентри округа, ярый рабовладелец, и это досаждало сообществу жителей пещеры; в последнее время они стали осуждать владельцев ниггеров, считая, что те несут ответственность за развязанную войну и последовавшие за ней бедствия.
Он был одним из немногочисленных джентри округа, ярый рабовладелец, и это досаждало сообществу жителей пещеры; в последнее время они стали осуждать владельцев ниггеров, считая, что те несут ответственность за развязанную войну и последовавшие за ней бедствия. А еще Уокер был первостатейным мерзавцем и вел себя высокомерно по отношению ко всем, кого он считал ниже себя, а таких, по его мнению, было подавляющее большинство. Подлежит наказанию, решили жители пещеры.
Они пришли на ферму в сумерки, привязали Уокера и его жену к перилам лестницы и по очереди отхлестали Уокера по щекам. Затем прошли по всем надворным постройкам и собрали всю еду, которую легко было отыскать: окорока и солонину, множество других продуктов, мешки с мукой и кукурузным зерном. Из дома они взяли стол красного дерева, серебряные столовые приборы и подсвечники, восковые свечи, английский фарфор, покупное виски из Теннеси, а также картину, писанную маслом, которую они сняли со стены в столовой и на которой был изображен генерал Вашингтон. После они обставили пещеру этой награбленной добычей. Вашингтон стоял прислоненный к каменной стене в нише пещеры, свечи горели в серебряных подсвечниках. Стол был сервирован фарфором «веджвуд» и серебром, хотя многие из них всю свою жизнь ели с тарелок из сушеной тыквы с помощью ложек и вилок, вырезанных из рога.
Однако Стоброда совсем не интересовал ни набег на Уокера, ни награбленное, его единственной добычей в этом рейде было банджо. Он снял его с гвоздя в сарае для инструментов. Банджо оказалось довольно безобразным на вид, его головка была сделана несимметрично, но зато была обтянута кошачьей кожей, а струны сделаны из кишок, так что инструмент имел прекрасный мягкий тон. И Стоброд ударил Уокера по щеке всего один раз за то, что однажды тот назвал его дураком, когда он сидел пьяный на колоде у дороги, тщетно стараясь извлечь мелодию из скрипки. «Я сейчас мастер играть на скрипке», — сказал Стоброд, после того как хлопнул Уокера по уже красной щеке. Потом, вспоминая об этом, он решил, что набег на Уокера тревожит его, так как впервые в жизни задумался о том, что его могут призвать к ответу за его действия.
Вернувшись в пещеру, Стоброд отдал банджо Тренделю и показал то немногое, что он знал об игре на этом инструменте: как подкрутить колышки, чтобы сделать несколько тонов, как легко прикасаться к струнам большим и указательным пальцами, иногда бренча, иногда захватывая струны так, словно сова хватает кролика. Парень явно проявлял сногсшибательный талант и искреннее желание обеспечить подходящий аккомпанемент скрипке Стоброда; он так же легко учился играть на банджо, как другой — бить в барабан.