— —
Перспективных планет там было две, родная и освоенная. Двадцать три миллиарда разумных существ — и неважно, каковы они были внешне, чем дышали, что пили и ели. Их мир был самый логотонистый с семблем, мелюкее не бывает. Только их седрявки так глико стрептали по крексам. Лишь они на всех планетах Вихря мезонансно корреляли любой вект.
Опасность почувствовалась сперва неосознанно, в камланиях и причитаниях бродячих преклов, заблужденно. Через век — тягой к чужим солнцам, в иные миры.
Но в последний век — и осознанно. Вышли наблюдениями в Большую Вселенную (что непросто из НПВ-глобулы с К110), засекли приближение черно-багрового галактического Монстра. Осознали, ГДЕ они в глобуле, которая меньше и слабей.
… Все было брошено на создание космоковчегов. Ясно знали, что улетят, самое большее, миллионы; погибнут миллиарды. Но семя мира сего сохранится, Знания, Индивидуальность, Память о нем — это немало для Вселенной.
Старты длились три года-А и два года-Б, по числу оборотов каждой из обитаемых планет вокруг своего, пока еще спокойного бело-желтого светила. Веером уходили космокорабли всех мыслимых конструкций к многим звездам с разведанными планетами. К многим и разным, но все в одну сторону противоположную той, где грозово накалялся край глобулы от чужих обильных звезд внедряющейся-вторгающейся М31.
Родное светило Одариан, отец-даритель жизни, уменьшалось за дюзами, тускнело и багровело в скоростном смещении спектра. Оставшиеся на планетах жили себе обычно и обыденно, не слишком веря прогнозам: как это — их мир не вечен и вдруг может пропасть!
Но вот светило стало увеличиваться. Накаляться до слепящей белой голубизны. Разрастаться клубами и выбрасываемыми облаками огня.
И поняли, что не успеют. Не уйдут.
Тогда — не по команде, не могло быть команд, по единому порыву — все одарианские корабли развернулись и пошли — не к планетам своим, уже пылающим и плавящимся, а в сторону расширяющегося кома ядерного пламени, еще недавно бывшего благодатным животворным солнцем. В первичную Среду.
Разворот космоковчегов, разбросанных в пространстве на миллиарды километров, произошел согласованно, единообразно: траектории всех их изогнулись, как струи бьющего вверх фонтана, когда их одолевает тяготение. Они — космоковчеги и те, кто в них, — теперь нормально, естественно стали частью Явления Конца их мира.
Таково отличие Творцов от тварей: не бежать от погибели с поджатыми хвостами в смертном страхе, безумной надежде спастись, — лицом и взглядом вперед, к понятой огненной гибели. С открытой грудью и открытой душой. Теперь и для них не имело значения, как они выглядели, кто был красив и силен, а кто нет. В эти последние часы они узнали о жизни и о себе больше, чем весь их мир за прожитые тысячелетия: есть только одно Существо-Цельность — Вселенная, только одна Жизнь — Ее, только одно ВсеТело Ее, огненно-жаркое. И все они части от части ЕЕ.
— Только Ты! Только Ты Индивидуальность — и мы части тебя. Только Ты!
И звучала музыка, Язык Вселенной, ее прямая, понятная всюду речь. Реквиемы и гимны, симфонии и хоралы…
Четыре вещи надфизичны во Вселеной, первичны: Мысль, Чувство, Музыка и Математика.
..
Четыре вещи надфизичны во Вселеной, первичны: Мысль, Чувство, Музыка и Математика. А над ними: Сознание и Решение.
Физично Действие (оно же Событие, Акт, Факт) — как реализация ВсеМысли, ВсеЗамысла Бытия-Становления; с него начинаются время, пространство и вещество.
… и каковы бы они ни были одариане: органическое, кремниевые, гуманоидны, от земноводных, или кристаллоиды — но коли они разумны и духовны, музыка у них — была.
Потому что музыка — синтез Мысли и Чувства — в самом деле Язык Вселенной. Этот тезис не требует доказательства, только уточнения: под музыкой понимаем не только гармонические звуки — сотрясения воздуха от вибраций инструментов и гортаней, — но ЛЮБЫЕ подобные колебания в любых средах, от кристаллической до межзвездной.
… и кристаллоидам окажутся доступны симфонии и концерты Чайковского и Моцарта, Бетховена и Шопена; только воспримут они ее в ином диапазоне частот и в тысячи раз быстрее. И галактикам, разумным, одухотворенным Существам Вселенной, доступно высокое наслаждение воспринимать их, растянутое на многие наши века.
Уместно прервать даже описание конца света, чтоб повторить эту мысль Панкратова. Миры гибнут — мысль остается. Чаще в виде музыки, чем слов.
(Миша подумал, высказал и забыл. Мало ли какие мысли возникнут в голове толкового парня. Пец оценил, но умер. Тем не менее всю судьбу Михаила Аркадьевича, прекрасную и страшную, задала эта мысль; ею он больше всех своих дел отмечен во Вселенной.)
… Между космоковчегами поддерживалась связь — до сгорания каждого. На экранах их вырисовывались траектории всех: от момента, как они слитно, толстой струей из фонтана, брызнули от своих планет в сторону Ближайших звезд (с разведанными похожими) — и вот теперь разделенными фонтанными же струйками заворачивали обратно к истоку.
Эта картина красноречивее любых доводов философских доктрин показывала, НАСКОЛЬКО они были частью Единого. В нее вошла и суета снаряжения экспедиций, постройки и запуска кораблей — все это были просто ЧАСТИ, подробности, завитки Вселенского События-Финала; движения-звуки в финальных аккордах Симфонии первичного Бытия.