8 + 8 декабря на уровне 24
через 22.032 суток от Момента-0
в 740166000-й Шторм-цикл МВ
— они четыре К-месяца искали этот режим.
… Клали под колпак все новые образцы. Обеспечили вакуум (с ним, самым идеальным, межзвездным из МВ было просто: все рядом). От К100 к триллионным яркая точка сникала в ничто. НПВ-удар полевым «молотом» — возврат к К100: светится изрядная кучка. Проверили и ее — снова радиоактивна.
В исходной крупице была глина. В финальной кучке смешались спектры многих веществ, от углерода (больше всего) до ванадия. И все никуда не годилось, только в свинцовый контейнер. Даже в канализацию спустить нельзя.
— Слушай, теперь важна количественность, — сказал Панкратов. — Режимы с числами. Все фиксировать, все считать. Иначе стабильные не выделим.
— Компьютер нужен.
— Конечно. Даже два. Это мы мигом. Считать будем отдельно, на совпадение.
… они в ЛабДробДриб ходили голые и медленно, с экран-очками на глазах. Настолько круты барьеры на стенде с «НПВ-молотом», что, невзирая на экраны, даже малые просачивания К-триллионного пространства оттуда, «К-утечки» могли скрутить в бараний рог. Носить одежду, даже плавки, просто не имело смысла: все рвалось в клочья от каждого чуть ускоренного движения тела; даже от перемещения рядом металлического — то есть проводящего и тем искажающиего поля — предмета.
«Эдак одежд не напасешься!» — решили оба, снимая с себя очередные клочья.
Наиболее чутка к просачиваниям была область глаз: в них начинало давить, двоиться, возникала расплывчатая радужная окантовка предметов. Поэтому и наскоро сочинили и нацепили довольно громоздкие очки с электронными приставками.
В лаборатории было холодновато, об отоплении не позаботились, как включенные приборы нагреют воздух, так и ладно. Но и это их бодрило.
Тот, кто удалялся от края бункера в центр, к стенду с нависающими остриями электродов, уменьшался; движения его становились суетно-быстрыми.
И понятно, постоянно оба они, Миша и Имярек, были начисто «выбриты», без бровей и ресниц, без волосинки на груди, подмышками и внизу. Младенцы неопределенного возраста.
Но Але Миша был дорог и такой; может, даже более.
… И ему не надо вниз, в ту квартиру. Спуститься на 144-й в гостиницу, в свой люкс, поесть, поспать, потрахать жену (она, спасибо ей, всегда подгадывала в нужное время), обсудить и проверить дела семейные, — и отослать вниз. К детям. Нечего здесь расходовать зря жизнь.
— А через часок снова сюда? — Звонким, чуть вибрирующим голосом уточняет Аля; она снова распышнела, груди торчком. — Или не надо?
— Еще и как надо! Чтоб была здесь как штык. Пока!..
И опять на крышу с харчами и термосом для НетСурьеза, который вообще забыл о всех иных территориях НИИ и мира.
Миша чуть не силком водил его в профилакторий на 144-й уровень: поплавать в бассейне, покачать мускулы на тренажерах, попотеть в сауне — с пивком или чаем.
— А то ж загнешься раньше времени, раньше, чем сделаем. От тебя и так половина осталась.
— Слушай, отвяжись! — наконец, не выдержал тот. — Тебе, благополучному поросенку, это не понять: после всего, что было, я работаю. И могу.
— Это я-то благополучный поросенок?! — опешил Миша. — Ничего себе.
А потом раздумался: если он, вышвырнутый из обычной жизни в НПВ-мир, как в ссылку или эмиграцию, выглядит в глазах Имярека благополучным поросенком, то… какова же у него-то была жизнь? Даже имя свое сообщить не желает — все равно как саньясин.
… Миша не воспринимал НетСурьеза по внешности, ни по голосу даже. Ему это было как-то неинтересно, как тот выглядит, неважно. Глыба мысли. Это ощущалось, было и обликом, и сутью.
Но после этого обмена репликами как-то более присмотрелся.
… Затюканный славянский гений, гений в народе, тысячи лет живущем по принципу: каждый должен быть таким дерьмом, как все. Не умеешь — научим, не желаешь — заставим. И учат, и заставляют. В школе, в армии, в Академии наук везде.
Cлавянский гений, довольный уже, если его идеи и знания не оборачиваются для него тюрьмой или психушкой; а в прежние времена, бывало, что и казнью.
И все равно он не мог быть иным.
4.
Сами опыты на стенде были мгновенны и ненаблюдаемы. Все съеживалось до сверкающей искры, до математической точки — и возникало. С прибытком: из образца в граммы — коническая кучка в сотни грамм; из кучки целая куча. Можно было и по второму разу, тоже получалось.
Проблему стабильности решили неожиданно просто: надо забирать системой ГиМ в глубинах Меняющейся Вселенной то самое «молодое время». Из начала циклов миропроявления. И в нем работать. И все. Даже естественно радиоактивные на Земле вещества и изотопы: торий, уран, калий-40, — возникая на стенде под ударами «НПВ-молота», первое время не обнаруживали признаков распада. Лишь потом, через К-дни и К-недели, счетчики около этих образцов начинали потрескивать.»Приходили в себя», по выражению НетСурьеза.
Но эффекты «молодого t» этим отнюдь не исчерпались. Работали без сна и отдыха десятки часов кряду (точно не фиксировали, не до того было) — и не чувствовали ни усталости, ни сонливости. Питались в эти интервалы мало, но не были голодны. Более того, их тела как-то подтянулись, стали выразительнее, мышцы налились силлой. И самое интересное: оба заметили (сначала у напарника, потом и у себя, что у них набухют и торчат члены. И не вожделенно, а как-то иначе, просто от наполненности жизненной силой.