Потому и не таились, что не поверят.
3.
— Это точно: не поверят, — согласился тот; у него был чистый тенорок. — Но знаете что, вам не нужно с собой уносить — ни футляр, ни состав. Оставьте все здесь. Нет, серьезно…
— Почему?!
— Понимаете, там ведь «осколочные» материалы. Ну, продукты деления урана и плутония, осколки их ядер… — речь у сцепщика была внятная, культурная. — У них короткие периоды полураспада. Не более двухсот лет. У многих и вовсе годы, даже месяцы…
На разговор подошли Буров и Дуся Климов. Все НИИвцы смотрели на развитого сцепщика с живым интересом.
— Так что при вашем К-миллион в Ловушке к завтрашнему утру, когда сюда нагрянут корреспонденты, экологи и телевизионщики, в контейнерах все начисто высветится. Распадется. Ведь пройдет несколько тысяч К-лет. И составчик с рельсами будет на месте — и радиации в нем нет никакой. Нет, серьезно. Вместо сенсации — пшик.
— Так вы не сцепщик? — спросил Буров.
— Почему? Сейчас сцепщик. Живу вон в том общежитии… — он указал рукой на двухэтажный барак правее пустыря. — До этого — пациент клиники при Институте судебной психиатрии имени Сербского. А еще до этого старший научный сотрудник ядерного центра, откуда прибыли этот состав. Нет, серьезно…
— А откуда вы знаете, что утром нагрянут масс-медиа и экологи? — спросил Панкратов.
— Так я ж им и звонил. И фотографии передал. Завтра в 11 обещали быть.
— Отблагодарить, значицца, захотелось? — сразу вник в суть Дуся Климов; он почуял в сцепщике близкую душу. — Родимому ядерному центру? Не иначе как за институт Сербского?..
Тот кивнул.
— Но теперь выходит, что вы их подвели, репортеров-то? — уточнил Панкратов.
— Примчат на пшик.
— А вам что, их жалко? Подвели по-настоящему-то их вы, я только рельсы развинчивал. Да и что мне они! — При свете дня Миша заметил, что глаза у сцепщика голубые; сейчас, в сумраке, он разглядел, что они у него бедовые и злые. — С вами-то тиреснее. Но в самом деле лучше, если состав утром окажется на месте — с высветившимися до нуля отходами. Нет, серьезно. Они ведь с приборами приедут, с добровольными экспертами с физфака университета… А не окажется — рыскать начнут, выспрашивать: кто был, что да как, где состав?..
— Он прав! — поднял палец Буров.
— А как с благодарностью родимому центру… за институт Сербского, надо полагать? — Спросил Миша; он был наслышан о крутых нравах в ядерных организациях.
Сцепщик отмахнулся, как от мухи:
— Да бог с ними. С вами мне тиреснее. И вам со мной тоже будет, вот увидите. Нет, серьезно.
— Степень есть? — поинтересовался Буров.
— Кандидатская. Физ-мат. Докторская диссертация лежит.
— Как это вы нас так сходу вычислили? — спросил Панкратов.
— Не сходу. После вашего Шаротряса. Сгулял в центральную библиотеку, собрал и прочел все материалы об НПВ. Когда слухи о пропажах, об «инопланетянах» пошли, понял что к чему. Я бы и сам так сделал. Нет, серьезно… Догадаться нетрудно — доказать трудно. На вас еще долго никто ничего не докажет.
— Растакую мать, я за! — горячо сказал Дусик. — Нашего человека сразу видно — он просто создан для НПВ.
— Вы сами-то еще без году неделя наш человек, — буркнул Буров, недовольный тем, что решают без него.
— Не неделю, а целых три, Виктор Федорович, — парировал Климов. — В НПВ это очень много. На целую неделю больше, чем вы главный инженер. И уже давите!
Они стояли вокруг темного цилиндра на двух треногах; футляр как футляр только около скобы-ручки рдели два индикатора, зеленый («К-заряжен») и желтый («Загружен»). Вверху накалялись во тьме звезды обычного неба. Зажглись на мачтах прожекторы станции.
— Как вас зовут? — сросил Панкратов. — Меня Миша.
— Зовите НетСурьезом. Так везде, с вуза. По речевой привычке.
— Хм… ладно, это вместо фамилии. А имя?
— Имярек Имярекович. Не придавайте значения пустякам. Я муни. Знаете, кто это?
— Ну, наш человек, пробы негде ставить! — снова горячо вступил Климов. Что те имена, в самом деле! Я вот Евдоким Афанасьевич, так меня, знаешь, в Дусю переделали. И фамилию даже присобачили от того монтера Мечникова из «Двенадцати стульев» — хотя я вовсе не алкаш.
— Но и своего не упустит, — поддал Панкратов.
— А какой русский человек свое упустит!.. Так что теперь нас двое! — и протянул руку сцепщику.
4.
Так в жизнь НИИ, в жизнь странного НПВ-мира вошел странный — подстать ему — человек.
В НПВ все происходит быстро и в НИИ НПВ все решают быстро и неординарно. Ловушку-монстра с десятью платформами опаснейшего груза внутри (о котором и речи не было, чтоб передать ее заинтересованному и хорошо знакомому человеку, Страшнову) оставили на Катагани-товарной под присмотром «сцепщика», с коим встретились впервые. И с полной уверенностью: свой человек, наш.
… А сами направились одни в Овечий Филиал, другие в НИИ — возиться с Полигоном, решать головоломку: как наполнять его, где взять веществва и так далее.
В 10 утра на Катагань-товарную подскочил опять на машине Панкратов. Сцепщик ждал его у колеи без рельс. Миша аккуратно выпростал из «футляра для чертежей» состав с рельсами — даже шпалы легли в свои выемки.
Сцепщик ждал его у колеи без рельс. Миша аккуратно выпростал из «футляра для чертежей» состав с рельсами — даже шпалы легли в свои выемки.
Протекшие в Ловушке века отразились на металле колес и боках контейнеров ровными пятнами сухой ржавчины. И нигде не осталось следа смазки.