Конан взялся помогать пастухам. Стадо насчитывало десятка два маленьких, лохматых, привычных к горным дорожкам коров. До упомянутой долины было около мили. Когда животные благополучно разошлись по небогатому пастбищу, трое мужчин забрались в Милахово «хорошее место».
До упомянутой долины было около мили. Когда животные благополучно разошлись по небогатому пастбищу, трое мужчин забрались в Милахово «хорошее место». Оно оказалось просто нависшим скальным козырьком, едва прикрывавшим от снега. А белые хлопья между тем сыпались все гуще. Костра разжигать не стали. Топлива в горах всегда слишком мало, чтобы тратить его ради обогрева пастухов на зимнем пастбище…
Конан завернулся в плащ: делалось все холоднее. Все-таки он поотвык от стужи, пока странствовал по теплым краям. Двое его родичей холода почти не замечали, но никаких замечаний по поводу его «изнеженности» делать не стали. Они были вежливыми и воспитанными людьми.
— Жив ли еще Куйпах, брат моего отца? — спросил Конан.
— Он погиб три года назад, — ответил Милах. — Попал в засаду, устроенную ванами.
— А Турах и Балин, мои двоюродные братья?
— Погибли во время усобицы с кланом Нахта.
— Нахта?.. — удивился Конан. — Я-то думал, мы давным-давно перебили всех Нахта, кто был способен сражаться…
— Истинно так, — подтвердил Милах. — Но мальчики имеют обыкновение вырастать в мужчин. Да и дети, как я слышал, у них по-прежнему родятся.
Конан только молча кивнул. Обычная история, подобные ей все время происходили в горах. Сколько раз бывало, что в клане оставался один-единственный мужчина! Вот потому-то киммерийцы рано женились и сразу заводили множество детей. Проходило два-три поколения, и клан снова становился сильным и многочисленным…
— Ну и как тебе Южные Страны? — спросил Куланн.
— Ничего, — сказал Конан. — Знаешь, мне там даже понравилось. Там сверкает золото, а люди одеваются не в овчины, а в шелк. Еда там изобильна и вкусна, вино — сладко. Тамошние женщины нежны и пахнут благовониями… а не скотом и торфяным дымом…
— Зачем все это мужчине?.. — фыркнул Милах. — От этого только размякнуть!
— Но лучше всего, — продолжал Конан, — то, что они все время сражаются. Человек, знающий, как управляться с оружием, может многого там достигнуть.
— Сражаются?.. — хмыкнул Милах. — Ты что, вправду называешь их потешные игры сражениями?.. Спорю на что угодно, они там еще и приучили тебя сражаться сидя верхом на лошади, как будто мужчине недостаточно своих собственных ног… Да притом небось латы носить, прикрывая тело, а?
В его голосе звучало беспредельное презрение к подобным способам воевать, достойным, по его глубокому убеждению, лишь неженок.
— Верно, на Юге так принято, — сказал Конан. — Только ты там не был, а я был. Я бывал на полях сражений, содрогавшихся от громового топота многотысячной конницы. Там били барабаны и ревели трубы, а расшитые золотом яркие знамена сверкали так, что слепило глаза. Все-таки здесь, в горах, не происходит настоящей войны. Я бывал в море, сплошь забитом пылающими кораблями, я видел удары весел о борта, расколотые пополам бронзовыми таранами… Вот это я называю сражениями!
Милах вновь презрительно фыркнул:
— Только глупцам и трусам нужны верховые животные, чтобы стать выше ростом. А что за нужда драться из-за водного пространства? Ну, отвоюешь ты себе кусок моря, а дальше-то что? Чем, объясни мне, одна волна лучше другой?..
— Значит, ты видел море? — спросил Куланн. — Мне всегда хотелось попутешествовать… посмотреть на чудеса…
Конан с удовлетворением отметил, что мальчик вроде бы очнулся от снедавшей его неведомой грусти. С самого начала Куланн показался ему мрачноватым — даже по киммерийским понятиям.
— Да, — сказал он. — Я видел море. А еще я видел пустыню. И джунгли, окутанные душными испарениями.
— Я видел море. А еще я видел пустыню. И джунгли, окутанные душными испарениями. Я бывал в городах, которые так велики, что все кланы Киммерии, если собрать их вместе, едва населили бы самый маленький квартал. Я видел мраморные храмы, до того величественные и высокие, что не вдруг и поймешь: люди выстроили их или Сами Боги?.. — Его взгляд сделался далеким, как у человека, грезящего наяву. — Там, в тех краях, — продолжал он, — мужчина поистине может испытать, к чему он пригоден. Там у тебя не висит на ногах клан и не довлеют обычаи. Там странник без гроша в кошельке, но с добрым мечом в крепкой руке и храбрым сердцем в груди может завоевать себе королевство…
— Не слушал бы ты его, племянник, — сказал Милах. — Таким, как мы с тобой, на чужбине нечего делать. Человек должен жить там, где живет его род… Ну и что, Конан, где оно, твое королевство? Как я посмотрю, ты возвратился ненамного богаче, чем был много лет назад, когда ушел с асами…
— Много раз я завоевывал состояния и растрачивал их, — ответил Конан. — И еще завоюю. А захочу, так однажды и на трон, может быть, влезу. Но до тех пор я еще погуляю. Еще не всюду побывал, не все посмотрел.
— А колдуны? — вдруг спросил Куланн. — Есть ли на Юге колдуны? Я слышал от людей, там чародей на чародее и чародеем погоняет…