Он оттолкнулся от парапета и быстрым шагом пошел от дворца прочь.
Внутреннее убранство собора произвело на Андрея такое же сильное впечатление, как и само его существование в толще горы. Размерами храм ненамного превосходил обычную деревенскую церквушку — но все стены его, от пола до купола, были покрыты мелкой росписью, изображающей и деяния апостолов, и картины апокалипсиса, и страдания Христа. Иконостас был невысокий, скромный — но скромность эту ограничивала, скорее, высота потолка, не позволявшая поднять ряды образов выше двух ярусов. Сердце защемило от знакомого аромата восковых свечей, ладана, от голосов и интонаций. Словно на родную русскую землю ступил, из татарского кошмара вырвавшись. Даже батюшка ничем не отличался от того, что принимал у князя исповедь в непостижимо далекой Туле.
— Доброго тебе дня, святой отец, — подошел к нему Андрей, дождавшись, пока попик дослушает и благословит очередную прихожанку.
— Слушаю тебя, сын мой, — с готовностью сложил тот руки под нагрудным крестом.
— Нет, каяться мне пока не в чем, — мотнул головой Андрей. — Больше месяца только и делал, что ехал от рассвета до заката, грешить в снежной степи негде.
— Пять недель к причастию не подходил? — укоризненно ответил батюшка. — Грех. Так и от лона церкви святой отпасть можно. Постов не соблюдал, молитвы не творил. Хоть в пути сии грехи и простительны, да покаяться в них все равно надобно.
— Для меня самым страшным грехом станет, коли боярина Василия Грязного, к которому послан, найти не смогу, святой отец, — пропустил мимо ушей бессмысленные обвинения Андрей. — Мыслю, на службы он сюда приходит? На заутреню, на вечерню? Ну, так как появится, ты мне его укажи. Или ему про меня обмолвись. Дескать, князь Сакульский его ищет. Письмо привез ему от государя. Живу я на постоялом дворе у какого-то Богдана. Дабы от молитв в храме не отвлекаться, может и ко мне прийти. Знаешь ведь Ваську Грязного? Как царского любимчика и не знать. Покажешь, хорошо?
— От исповеди отказываешься, сын мой? — укоризненно покачал головой священник и одернул фелонь.
— К исповеди я вместе с холопами подойду, святой отец. Ни к чему духовные заботы с делом государевым мешать. Где у вас тут кружка сборов на нужды храма? А, вижу, вижу. Со слугами аккурат к вечерне и подойду.
Теперь оставалось только ждать — и Андрей отправился на постоялый двор.
Вроде ничего и не делал, а полдня прошло. Две версты туда, две версты обратно, тут подождал, там подождал — вот уже и солнце в зените.
В подземной комнате оказалось тепло, несмотря на приоткрытые окна. Холопы перекладывали вещи из дорожных сумок — чтобы не слежались, не запрели в тепле, не подгнили. Влажные — сушили, испачканные — откладывали в стирку. Жаровни потрескивали, угли на них раскалились, испуская язычки синего пламени. В двух бадейках был приготовлен запас топлива минимум дня на два.
Чтобы не мешать слугам, Зверев решил прогуляться, осмотреться. Поднялся наверх, вошел в арку города, не спеша двинулся по улицам, разглядывая дома. Большинство были сугубо утилитарны: стены, окна, двускатные крыши. Видимо, выдалбливая пещеры, строители тут же использовали добытый материал наверху, не очень задумываясь о красоте и удобстве. Исходили из простейшего принципа: «не пропадать же добру». Однако среди серых однообразных коробок то и дело встречались приземистые строения с фасадами из самого настоящего мрамора, с колоннами, изящными портиками, со звериными орнаментами — хотя ислам, как помнилось Звереву, изображение живых существ запрещал. Некоторые из таких зданий находились за заборами, показывая лишь крыши и верхнюю часть; некоторые выходили прямо к проезду, сверкая непривычными для востока большими слюдяными окнами и тщательностью отделки. Камень, отполированный до зеркального блеска, сиял под зимним солнцем, уподобляя строения ледовым дворцам.
Один из дворцов оказался и вовсе в гордом одиночестве — он стоял на небольшой площади, на почтительном удалении от прочих дворов. Странной, восьмигранной в плане формы, высотой в четыре человеческих роста, с огромным крыльцом, размерами чуть не в половину самого дома, он сверкал снежной белизной — словно вырастая окаменевшей глыбой из хрупких сугробов, волнами лежащих вокруг. Это было уже явно не греческое творение — строгий геометрический рисунок, обрамленный арабской вязью, никакого мрамора, никаких колонн. Хотя архитектура строения, при всей ее скромности, оставалась невероятно профессиональной: идеально ровный полукруг арки крыльца требовал для своего исполнения огромного мастерства.
Не то что у бараков вокруг: камень на камень, да деревянные балки от стены к стене.
Князь решил осмотреть дворец поближе, но тут отворились ворота ближнего особняка, и на улицу выбрели рабы. На ногах — обмотки из шкур, такие же меховые накидки, грубо сшитые из сыромятной кожи, на плечах. Снизу выглядывали края полусгнивших, совершенно выцветших рубах. Волосы сбились в колтуны, шеи изодраны в кровь железными ошейниками, через которые продернута длинная веревка. Невольники подгоняемые татарским мальчишкой лет десяти, несли на спинах матерчатые тюки. Малец весело что-то напевал, время от времени охаживяя заднего грузчика плетью.