Измученный путешествием, полным волнений и неурядиц, месье Поццо в конце концов заболел. Блокада мочевого пузыря, от которой невозможно избавиться. Три дня и три ночи он страдает так, как никогда. На стройке рабочие грохочут молотками. Время от времени они прерываются, удивленные громкими криками, доносящимися из башни.
Я никогда раньше не слышал, чтобы человек так рыдал..
— Давайте в больницу поедем, а?
— Нет, Абдель, пожалуйста! Я хочу остаться дома. Не могу пропустить праздник.
* * *
Мы хотели пригласить людей из соседней деревни. Три месяца назад они оплакивали Беатрис, и граф хочет их поблагодарить. Однако месье Поццо прикован к постели, и обезболивающие не действуют. Ему могут помочь только в больнице. Но он туда не хочет, и я уступаю. Дети чувствуют себя в Ла?Пунте как дома, они часто приезжали сюда всей семьей.
Месье Поццо вспоминает о Беатрис — в этом месте, так тесно связанном с историей. В том числе и с их историей. И я не собираюсь мешать ему..
Остается лишь верить, что я сделал все, что было нужно. Утром того дня, на который был назначен праздник, боль ушла. Мы готовим барбекю на североафриканский манер. Я нашел барашка, разделал его и зажарил, как верный средневековый слуга. Из Алаты прибыли певцы. Они поют на разные голоса, встав в круг, друг напротив друга, приложив руки к ушам.
Их торжественные голоса разносятся среди деревьев. Нужно быть реальным уродом, чтобы не восхититься ими. Даже на меня это производит впечатление… Праздник великолепен, сеньор сидит в своем кресле, избавившись от физической боли и немного — от душевной..
* * *
Мы больше не расстаемся.
Я везу месье Поццо к докторам в Бретань — в Керпап, в восстановительный центр, где он находился после аварии. Приехав туда, он весело говорит персоналу:
— Пропустите доктора Абделя.
Я сопровождаю месье Поццо во время обедов, на которые он приглашен. В ресторанах я передвигаю стулья и столы и прошу подавать блюда таким образом, чтобы он мог есть, не теряя достоинства. Иногда меня, сиделку, забывают обслужить. Месье Поццо вежливо указывает метрдотелю на его промах.
Однажды в воскресенье мы ужинали в самой обычной семье. Мальчики в темно?синих костюмах и белых рубашках, девочки — в плиссированных юбках и блузках с кружевными воротничками. Они произносят что?то вроде молитвы перед тем, как приняться за еду.
Меня разбирает безумный смех. Я шепотом говорю:
— Как семья Ингллз!
Месье Поццо в панике смотрит на меня:
— Абдель, перестань! И что это за семья Ингллз?
— Надо заняться вашим образованием! Это из «Маленького домика в прериях»!
За столом это услышали все. На меня возмущенно смотрят. Месье Поццо был так добр, что не стал извиняться за мою выходку.
Я хожу с ним на ужины, которые устраивают люди из его окружения. Они знают не так много арабов, за исключением, может быть, своих домработниц. Расспрашивают меня о моей жизни, о планах и стремлениях.
— Какие стремления? У меня их нет!
— Абдель, но у вас такой интеллигентный вид! Вы работаете и могли бы многого добиться.
— Какие стремления? У меня их нет!
— Абдель, но у вас такой интеллигентный вид! Вы работаете и могли бы многого добиться.
— Я приношу пользу. И это хорошо. Вы все должны попробовать, и тогда выражение ваших лиц станет намного лучше!
По дороге домой месье Поццо делает мне выговор:
— Абдель, из?за тебя они будут считать всех арабов лентяями и станут голосовать за Ле Пена и Национальный фронт.
— Можно подумать, они для этого ждали только знакомства со мной!
* * *
Открытие Международной ярмарки современного искусства. Босс, который был когда?то коллекционером, получил приглашения от нескольких галеристов на закрытый вернисаж, где не будет толпы. Типа для своих людей, ага. У этих своих изо всех пор сочатся деньги и презрение. Ну и снобы же они — почти все.
Посреди стенда на полу лежит толстый ковер, занимающий один квадратный метр. Ух ты, красный коврик. Зачем он здесь. А. Тут сбоку маленький ярлычок: по ковру нельзя ходить, но его можно гладить рукой. И получается произведение искусства — до тех пор, пока другая рука не изменит получившееся или не сотрет.
Вот же ж надувалово. Нет, я тоже погладил, но не для того, чтобы поиграть в художника. Я тут нули на этикетках считаю. Тут искусства на сотни тысяч долларов. Обалдеть!.
— Абдель, тебе нравится?
Месье Поццо увидел мой озабоченный вид, и это его забавляет.
— По чести говоря, отвезу?ка я вас в Сен?Маклу и куплю ту же… ну, живопись за пять франков штука! И вдобавок вы сможете выбрать это любого цвета, какого захотите!
Мы продолжаем экскурсию по арто?вой грабиловке. На конце длинного металлического стержня торчит клубок синей шерсти. Это чего, чтобы собирать пыль по углам. Старый диапроектор громко щелкает каждые пять секунд, и на стене появляется черно?белое изображение пляжа. Вот это — искусство. Все слайды испорчены, даже сисек ни фига не видно.
На холсте пересекаются разноцветные полоски. Здесь, там, повсюду треугольники, самые разнообразные формы, каракули… Я пытаюсь разглядеть хоть что?нибудь — сюжет, животное, человека, дом, планету… Кручу головой туда?сюда, наклоняюсь вперед, выглядываю между собственных коленей. Но ни хрена не вижу..