Мне приходилось пользоваться доской вместо пандуса. В фургоне Поццо сидел в своем обычном инвалидном кресле, которое мы просто ставили справа сзади. Колеса нельзя было зафиксировать на полу, и даже если мы ставили кресло на тормоза, оно болталось на поворотах. Опасно для яйца, особенно когда за рулем Селлу, который учился автовождению на тачках, стыренных с пригородных стоянок… Кроме того, у Поццо было только крошечное окошко, через которое он мог видеть улицу, а мотор ревел так, что мы едва слышали друг друга.
Когда я вел машину, мне приходилось почти полностью оборачиваться назад, чтобы разговаривать с боссом. Впрочем, я и не говорил — я орал..
— Все в порядке? Не слишком трясет?
— Абдель, смотри на дорогу!
— Что вы сказали?
— НА ДОРОГУ!!!
Я ездил на «рено 25 GTS»… Да ладно, в то время это было круто. Машина человека, преуспевшего в жизни. Я купил ее в 1993 году, как только получил права. Раньше она принадлежала парню, который не смог больше платить за нее кредит. А я, малолетний преступник, честно за нее заплатил, наличными. У нее был превосходный разгон, магнитола, которая извергала децибелы на двадцать километров вокруг.
Ничего общего со скотовозкой. И в конце концов я объявил забастовку..
Поццо в очередной раз куда?то понадобилось поехать, у меня в руках был пульт дистанционного управления платформой, и я сказал «нет».
— Как это нет, Абдель?
— Нет. Нет, месье Поццо. Нет.
— Что значит «нет»?
— Я это больше не поведу. Вы же не баран, вы можете сесть в нормальную машину.
— Увы, Абдель, не могу.
— И без «конвейера» тоже больше не можете, да? Хорошо. Никуда не уходите, я пошел за своей тачкой.
— Честное слово, Абдель, я никуда не уйду!
* * *
Я подкатил кресло к парковке для инвалидов — там я оставил свой болид с подделанной на пропуске подписью. Гениально! Маленький кусочек бумаги, который был круче карты «Без очереди» в игре «Тысяча миль»[25].
— Абдель, где ты взял этот пропуск?
— Это копия пропуска со скотовозки. Цветная! Я на ней разорился, прикиньте.
— Абдель, так нельзя, это нехорошо…
— Зато очень удобно, когда приходится парковаться в Париже. И еще чтобы я мог возить вас на своей тачке.
Открываю дверь со стороны пассажира, до предела отодвигаю сиденье и запихиваю туда кресло.
— И что, я не услышу от вас ни слова одобрения? Бабетту вы поддерживаете, а меня нет?!
— Ладно, Абдель! Поднимай Поццо!
Конечно, он мог сидеть в обычной машине… Мы молча добрались до Порт?де?ля?Шапель.
Я знал, что мы увидим там четырехколесные сокровища, среди которых этот любитель красивых вещей обязательно найдет свое счастье. По мне, так все машины хороши. Я молча смотрел, как Поццо лавирует на электрическом кресле между «крайслером» и «роллс?ройсом», «роллс?ройсом» и «порше», «порше» и «ламборджини», «ламборджини» и «феррари»….
— Вон та неплохая! Черная, строгие линии. Что ты о ней думаешь, Абдель?
— Месье Поццо, у «феррари» проблема с багажником.
— Абдель, ты что, собираешься возить меня в багажнике?
— Вас — нет, но кресло?..
— Ох ты ж! Про него?то я совсем забыл…
Наконец он остановил свой выбор на «ягуаре XJS», 3,6 литра, квадратные фары, ореховая приборная панель, кожаная обивка…
— Нравится, Абдель?
— Да, сойдет…
— Покупаем?
— Терпение, месье Поццо. Продажи начнутся только через три дня.
— Ладно, подождем… Но ни слова жене, ладно?
— Клянусь. Буду нем как рыба.
— Как могила, Абдель.
— Как рыба и могила!
27
На этом «ягуаре» я возил Поццо в больницу к Беатрис, которой только что сделали пересадку костного мозга. Операция была ее последним шансом. Врачи дали ей от четырех до шести месяцев. В операционной и реанимации все прошло нормально, но битва еще не была выиграна. У нее совсем не осталось иммунитета. И она должна была лежать в стерильной палате, в боксе..
Несколько недель подряд я каждое утро усаживаю Поццо в «ягуар», и мы едем к ней. К ней… Мы подъезжаем так близко, как только возможно. Беатрис лежит за прозрачной перегородкой. В медицинской шапочке и бахилах, Поццо подъезжает к границе, которую нельзя пересечь. Он часами смотрит на жену. Беатрис лежит в постели, у нее жар.
По вечерам мы уезжаем, боясь того, что увидим утром..
Наступает день, когда врачи выносят приговор. Мадам Поццо вскоре нас покинет.
Я молчу, сидя за рулем «ягуара».
* * *
Больше никаких сиделок. Никаких медсестер. Теперь я последний, кого видит Филипп Поццо ди Борго по вечерам, — и первый, кого он видит утром. С тех пор как я таскаю его, нам больше никто не нужен. Почти никто. Теперь, когда его жена умерла, Поццо спит один. Он смотрел, как она угасает, — не веря, исполненный бешенства.
Поццо всегда знал, что она больна, и любил ее, несмотря на болезнь, несмотря на постоянные трудности в повседневной жизни. В то время он был здоровым, ездил на выходные в деревню, летал над горами. Тогда?то с ним и случилась эта ужасная авария — он разбился на параплане 23 июня 1993 года, и на два года болезнь его жены отступила.
Все поверили, что произошла ремиссия, что медикаменты наконец подействовали, что она проживет еще долго, почему бы и нет. Мадам нашла в себе силы заново наладить жизнь семьи, сделав мужа?инвалида центром этой жизни. От дома в Шампани, где они тогда жили, они отказались в пользу Парижа и больниц. Они создали комфортные условия для всех — конечно, когда есть деньги, это легко, — и казалось, что дети в целом адаптировались к новой жизни в столице, привыкли к отцу в кресле, к больной матери… И вот, когда все вошло в колею, у Беатрис Поццо ди Борго случился рецидив..