В гостиную вошел Дольф. По его лицу ничего нельзя было прочесть. Мистер Стоик.
— Ну, что там было? — нетерпеливо спросила я.
— Ничего, — сказал он.
— Что значит — ничего?
— Она все убрала. Мы видели комнату, о которой ты мне говорила. Дверь выломана изнутри, но сама комната пуста. Все убрано, и стены окрашены. — Он вытянул
перед собой руку. На пальцах были белые пятна. — Дьявол, краска еще не высохла.
— Не могло же исчезнуть все! А что насчет замурованных дверей?
— Похоже, там поработал отбойный молоток. Стены тоже недавно окрашены, Анита. Все комнаты пахнут скипидаром и свежей краской. Никаких трупов, никаких
зомби. Ничего.
Я смотрела на него, не веря своим ушам.
— Ты шутишь?
Дольф покачал головой.
— Я не шучу.
Я встала перед Домингой.
— Кто тебя предупредил?
Она только молча смотрела на меня и улыбалась. У меня было большое желание стереть эту улыбочку с ее лица. Просто ударить разок — и мне сразу же станет
легче. Я знала, что станет.
— Анита, — сказал Дольф. — Отойди.
Должно быть, его насторожило выражение моего лица, а может быть — руки, сжатые в кулаки. И то, что меня всю трясло. Трясло от злости — но не только от
злости. Если ее не арестовать, значит, сегодня ночью ей ничто не помещает вновь попытаться меня убить. А также завтра и послезавтра.
Доминга засмеялась, словно прочла мои мысли.
— У тебя ничего нет, chica. Ты поставила на карту все, но у тебя не было ничего.
Она была права.
— Держись от меня подальше Доминга.
— Я не стану к тебе приближаться, chica. Мне это не понадобится.
— Твой последний фокус не сработал. Я все еще здесь.
— Я ничего не делала. Но, я уверена, к тебе еще могут пожаловать неприятные гости, chica.
Я повернулась к Дольфу.
— Черт возьми, мы можем что-нибудь сделать?
— У нас есть амулет, но это все.
Наверное, на моем лице отразилось что-то, потому что Дольф взял меня за руку.
— Что случилось?
— Она что-то сделала с амулетом. И теперь его нет.
Он скрипнул зубами и на мгновение отвернулся. Потом вновь посмотрел на меня.
— Как это ей удалось, черт возьми?
Я пожала плечами.
— Пусть Джон объяснит. Я так и не поняла. — Ненавижу признавать, что я чего-то не знаю. Но, люди добрые, не может одна девочка быть специалистом во всем.
Я так старалась держаться подальше от вуду. Столько усилий — и что в итоге? В итоге я смотрю в черные глаза жрицы вуду, которая уготовила мне смерть. И, судя
по выражению этих глаз, восьми неприятную.
Что ж, с волками жить — по-волчьи выть. Я опять повернулась к ней. Я стояла, смотрела в ее глаза и улыбалась. Ее собственная улыбка слегка померкла, и я
заулыбалась еще шире.
— Кто-то тебя предостерег, и ты в два дня вычистила эту выгребную яму. — Я наклонилась к ней вплотную и положила руки на подлокотники ее кресла. — Тебе
пришлось разрушить все стены.
Тебе пришлось освободить или уничтожить всех, кого ты создала. Твое святилище разрушено, у тебя больше нет ни жертвенных
животных, ни алтаря. Ты лишилась могущества, которое собирала по каплям. Теперь тебе, сука, придется все начинать заново. — Взгляд ее черных глаз заставил
меня вздрогнуть, но я тут же забыла об этом. — Ты слишком стара, чтобы все начать заново. Сколько своих игрушек тебе пришлось уничтожить? Сколько ты выкопала
могил?
— Ты можешь радоваться сейчас, chica, но однажды темной ночью я пришлю к тебе то, что мне удалось сохранить.
— Зачем ждать? Сделай это прямо сейчас, при свете дня. Встань со мной лицом к лицу — или ты трусишь?
Она рассмеялась — теплым, приветливым смехом. От неожиданности я выпрямилась так резко, что почти отшатнулась назад.
— И ты воображаешь, что я откликнусь на твой вызов, когда рядом столько полиции? Я не такая дура.
— Попытка не пытка, — сказала я.
— Тебе нужно было принять мое предложение. Работая вместе, мы обе стали бы богаты.
— Единственное, что, вероятно, мы сделаем вместе, — постараемся друг друга убить, — сказала я.
— Быть посему. Пусть между нами будет война.
— Она никогда не кончалась, — сказала я.
Доминга кивнула и слегка улыбнулась.
Из кухни вышел Зебровски. Он ухмылялся от уха до уха. Наконец-то что-то хорошее.
— Внучек проболтался.
Все, кто был в комнате, уставились на него.
— О чем? — спросил Дольф.
— О человеческом жертвоприношении. О том, что бабуля велела ему убить Питера Бурка и забрать у него амулет. Но какие-то бродяги его спугнули, и он этого
не сделал. Он так боится ее, — Зебровски кивнул на Домингу, — что просто мечтает, чтобы ее отправили за решетку. Он понимает, что его ждет за то, что он
упустил амулет.
Амулет, которого у нас больше нет. Зато есть видеопленка, а теперь еще и признание Антонио. Жизнь начинает налаживаться.
Я повернулась обратно к Доминге — высокой, гордой и устрашающей. Ее черные глаза пылали внутренним светом, и я, стоя рядом с ней, чувствовала ее силу.
Ничего, хороший костер о ней позаботится. Ее поджарят на электрическом стуле, потом сожгут тело, и пепел будет развеян по ветру.
Я тихо сказала:
— Ку-ку.
Она в меня плюнула. Плевок попал мне на руку и обжег кожу, как кислота.
— Вот черт!
— Только попробуй еще раз это сделать, и я тебя пристрелю, — сказал Дольф Доминге. Он вытащил пистолет. — Сэкономим средства налогоплательщиков.
Я пошла искать ванную, чтобы смыть с руки слюну этой ведьмы. На этом месте уже образовался волдырь. Ожог второй гребаной степени. Господи Иисусе.
Я была счастлива, что Антонио раскололся. Я была счастлива, что Домингу упрячут за решетку. Я была счастлива, что она скоро помрет. Уж лучше она, чем я.