разговора, — но я чувствовала, что все смотрят мне в спину. Я боролась с искушением повернуться и крикнуть «Бу-у». Держу пари, кто-нибудь обязательно
взвизгнул бы.
А все из-за крестообразного шрама у меня на руке. Только вампиры носят такие, правильно? Крест, приложенный к нечистой плоти. Мой был сделан железом
особого сплава, сделан по приказу ныне покойной Мастера вампиров. Она думала, что это будет забавно. Ну-ну.
А может быть, дело было только в Дэйве. Может, никто и не заметил этого шрама, Наверное, я просто излишне чувствительна. Стоит дружелюбно поболтать с
хорошим законопослушным вампиром, и к тебе сразу относятся с подозрением. Стоит получить несколько забавных шрамов, и люди уже сомневаются, что ты человек. Но
это хорошо. Подозрение — это здоровое чувство. Оно помогает сохранить жизнь.
13
Пушная темнота сомкнулась вокруг, как жаркий липкий кулак. Под уличным фонарем разлилась лужица света, как будто фонарь таял. Все фонари были сделаны в
духе газовых ламп рубежа веков. Они возвышались над тротуаром черными изящными стрелами, но казались ненатуральными. Как костюм для праздника Всех Святых.
Выглядит он хорошо, но слишком удобен, чтобы быть настоящим.
Ночное небо казалось темным покрывалом над высоким кирпичным зданием, но уличные фонари не давали ему опуститься. Как будто черную палатку поддерживают
колышки света. Ощущение темноты без самой темноты.
Я направилась к стоянке на Первой улице. Стоянка на Набережной просто кошмарная. И еще туристы все время путаются под ногами.
Туфли Ирвинга громко стучали по булыжнику мостовой. Настоящий булыжник. Улицы, созданные для лошадей, не для автомобилей.
Настоящий булыжник. Улицы, созданные для лошадей, не для автомобилей. Парковаться — сущий ад, но все
же это… очаровательно.
Я в кроссовках ступала почти бесшумно. Ирвинг рядом со мной стучал, словно щенок коготками. Обычно у ликантропов ухватки хищников. Ирвинг, может, и был
вервольф, но больше напоминал собаку. Большую, обожающую порезвиться собаку.
Навстречу нам шли, смеясь и переговариваясь, пары и небольшие группки людей; голоса звучали слишком пронзительно. Они шли посмотреть на вампиров. На
настоящих, живых вампиров — или надо говорить «на настоящих, мертвых вампиров»? Туристы, все как один. Любители. Наблюдатели. Я видела больше немертвых, чем
все они вместе взятые. Могу поспорить на все мое состояние. Мне это уже неинтересно.
Уже окончательно стемнело. Дольф и компания ждали меня на кладбище Баррел. Мне нужно было спешить туда. А как же быть с папкой? И что теперь делать с
Ирвингом? Иногда моя жизнь слишком насыщенна.
От темной стены отделилась фигура. Трудно сказать, ждал он меня или просто возник. Волшебство. Я замерла, как кролик, пойманный светом фар.
— Что случилось, Блейк? — спросил Ирвинг.
Я протянула ему папку, и он с озадаченным видом ее взял. Я хотела, чтобы у меня были свободны руки на случай, если придется хвататься за пистолет. Но,
скорее всего, до этого не дойдет. Скорее всего.
Жан-Клод, Мастер вампиров города, шел к нам. Он двигался как танцор или кошка, плавной, скользящей походкой. Энергия и изящество, готовое взорваться
насилием.
Он не был слишком высок, не больше пяти футов одиннадцати дюймов. Его рубашка была такой белой, что светилась в темноте. Свободного покроя, с пышными
рукавами и узкими высокими манжетами. Рубашка не застегивалась, только у ворота были длинные завязки. Но Жан-Клод даже их не затягивал, и вся его грудь была
видна. Не будь рубашка заправлена в тесные черные джинсы, она развевалась бы у него за спиной, как мушкетерский плащ.
Его черные как смоль волосы вились мягкими локонами вокруг лица. Глаза, если бы кто-нибудь посмел в них заглянуть, были такого темного синего цвета, что
казались почти черными. Два сверкающих темных сапфира.
Он остановился, не доходя до нас футов шести. Достаточно близко, чтобы мы могли разглядеть темный крестообразный шрам у него на груди. Это было
единственное, что портило совершенство его тела. Во всяком случае, той части, которую я уже видела.
Мой шрам был результатом дурной шутки. Его — последней попытки какого-то бедолаги избежать смерти. Интересно, удалось ли бедолаге это? Ответит ли Жан-
Клод, если я спрошу? Возможно. Но если ответ будет отрицательным, мне лучше его не слышать.
— Привет, Жан-Клод, — сказала я.
— Приветствую тебя, ma petite. (малышка) (фр.) — Его голое напоминал мех — такой же густой, мягкий и неуловимо непристойный, как будто только слышать его
уже было грехом. Возможно, так оно и есть.
— Не называй меня «ma petite», — сказала я.
Он чуть заметно улыбнулся. Ни намека на клыки.
— Как тебе больше нравится. — Он взглянул на Ирвинга. Ирвинг отвел взгляд, чтобы не смотреть в глаза Жан-Клоду. Никогда не смотрите в глаза вампиру.
Никогда. Так почему же я смотрю и мне это сходит с рук? Действительно почему?
— Кто твой друг? — Последнее слово было произнесено очень мягко, но все равно с угрозой.
— Это Ирвинг Гризволд. Репортер из «Пост-Диспетч». Он помогает мне в небольшом расследовании.
— А. — Жан-Клод обошел вокруг Ирвинга, как будто тот был выставлен для продажи и Жан-Клод хотел увидеть его со всех сторон.
Ирвинг с опаской следил за его действиями, потом посмотрел на меня. Глаза у него были круглые.
— Что происходит?
— Действительно, что, Ирвинг? — сказал Жан-Клод.
— Не трогай его, Жан-Клод.
— Почему ты не пришла повидаться со мной, мой маленький аниматор?
«Маленький аниматор» было ненамного лучше, чем «ma petite», но я это проглотила.
— Я была занята.
В глазах его мелькнуло что-то похожее на гнев. А мне совершенно не хотелось, чтобы Жан-Клод взъярился.
— Я собиралась прийти, — сказала я.
— Когда?
— Завтра ночью.
— Сегодня вечером. — Это был приказ.
— Я не могу.
— Нет, ma petite, можешь. — Его голос прошелестел у меня в голове подобно теплому ветерку.
— Ты чертовски настырный, — сказала я.
Он рассмеялся. Приятным и волнующим смехом, подобным запаху дорогих духов: который сохраняется после того, как его обладатель выйдет из комнаты. Его смех