Монферрат нахмурился и процитировал:
…Но страшен стон и душен сон, где светом стала тьма,
В краю безбожных дударей теперь всегда минор.
Летит на мертвый Каркассон тоскливая зима.
И город Альби, в чьих домах ни окон, ни дверей,
Опять распят
Гурьбой солдат
И гордым лязгом шпор.
Excusez-moi, вы лживы, монсеньор…
— Дальше вспоминать не стоит, — угрюмо вернулся к прозаическому слогу Конрад и исподлобья посмотрел на Ибелина. — Лоррейн показал мне разрушенный Каркассон, мертвые стены Альби, пожары в Тулузе. Кровь, смерть, пламя и ничего больше. Тамплиеры, слушавшие менестреля, только хмурились и ничего не говорили. Но хуже всего — последний куплет. Именно последний, потому что дальше петь бессмысленно, ибо не о чем. Когда разрушено все и погасло солнце, никто не складывает песен о пустоте.
— Вы помните? Вы помните эти строки? — быстро спросил барон.
— Да. Мне не хочется их повторять, но если вы, Генрих, их услышите, вы многое поймете.
Но грянет час, воскреснет Юг, надменный царь миров,
И Ангел Тьмы на Лангедоль извергнет глад и мор.
И воплем королевских слуг взъярится чертов лов.
И на один взойдут костер и Папа, и король,
Эй, ветер, взвей,
Золу церквей,
Распятий бренный сор!
В тот час придет расплата, монсеньор…
И Конрад, словно будучи зачарован, повторил рефрен:
В тот час придет расплата, монсеньор…
Excusez-moi, вы мерзость, монсеньор…
О будь же, будь ты проклят, монсеньор…
— Распятий бренный сор… — Ибелин с трудом выговорил эти слова. — Вашего Лоррейна следует отдать под церковный суд и сжечь за подобные песни!
— Ничего подобного, — возмутился маркграф. — Это не богохульство, это предсказание. Теперь-то вы понимаете?
— Нет, — отозвался бывший Иерусалимский король.
— Я в точности знаю, — медленно, с расстановкой, чтобы собеседник всей душой уяснил суть, произнес Конрад Монферратский, — что лангедокский пророк никакой не сумасшедший, не обманщик и не еретик.
Он просто владеет данным Господом талантом смотреть в грядущее. Это подтверждали и рыцари Ордена Храма, и все, с кем я разговаривал в Безье. У меня есть основания верить тамплиерам. Рыцари озабочены видением столь печального будущего. Вспомните: «И на один костер взойдут и Папа, и король». Ветер разносит золу сожженных храмов. Безбожие и ересь обуяли мир, над которым царит Князь Тьмы.
— Пришествие Антихриста? — раскрыл рот Ибелин. — Ваша светлость, я верю всему, что вы сказали, ибо вы никогда меня не обманывали. Пусть Лоррейн — пророк, пусть его мрачные предсказания сбудутся, но… На все — Божья воля. Все в этом мире происходит по Его велению. Если так предопределено, то мы должны лишь покориться.
— Покориться Антихристу? — вспылил маркграф. — Никогда! Если я могу предотвратить его появление на свет — я это сделаю. Теперь вы понимаете, что подтолкнуло меня к замыслу, который мы сейчас осуществляем?
— …Только лишь подтолкнуло, — после напряженной паузы заметил Ибелин. — Вы задумали изменить мир только из-за слов бродячего предсказателя?
— Не совсем… Я не знаю, благо это или проклятье, но я вижу, что, если ничего не изменится, мир к которому мы привыкли, уйдет безвозвратно. Вы правильно сказали, барон — если наш заговор провалится, Иерусалимское королевство погибнет, а христиан сбросят в море. Столетие борьбы крестоносцев за Палестину обернется поражением. Я привык к этой земле и не хочу ее оставлять. Я хочу, чтобы Папа оставался в Риме, а король — на троне.
— И в то же время желаете посадить на трон Франции наследников давно исчезнувшей династии, — буркнул Генрих фон Ибелин. — Может быть, я ошибаюсь, но я не могу верить этим людям. После гибели короля Дагоберта Меровинги изменились. И, по-моему, не в лучшую сторону. Вам, ваша светлость, не кажется, что пророчества последнего куплета песни этого пройдохи Лоррейна исполнятся как раз тогда, когда пчелы Меровингов закроют своими крыльями лилии потомков Карла Великого?
— Меровингам, семье де Транкавель, даны особые умения, — ответил на это Конрад. — И я думаю, что если Господь позволит нам вернуть корону людям, коим она принадлежала изначально — наследникам Хлодвига и Клотильды, благословленных Святым Ремигием, ничего страшного из этого не выйдет. Я уверен, что Меровинги, которых обидела Церковь, примирятся с Римом. Все вернется. Попомните мои слова, Ибелин, все вернется. Древнее право возобладает над грубой силой Карла Мартелла и ошибкой Папы Захария. И мир предсказаний Лоррейна будет не таким мрачным.
— Но если менестрель, о котором вы мне рассказали, — проворчал Ибелин, — окажется обманщиком, я его найду и прикончу своими руками. Нет, вы только подумайте — «И Ангел Тьмы на Лангедоль извергнет глад и мор»! Франция [21] — чужое для меня королевство, но я не хотел бы видеть его опустошенным…
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Paint it Black
2 октября 1189 года, день.
Мессина, королевство Сицилийское.
— Шевалье, мы же договорились — правду в обмен на правду. Мне неприятно говорить такое дворянину, которым, вы, безусловно, являетесь, но о своем происхождении вы лжете.
— А вам есть разница?
— Есть. Скажите что-нибудь на языке русских княжеств.
— Poshel v zadnitsu, stariy perdun.