Казаков не возвращался.
После восхода луны заглянул Мишель — уставший, вспотевший, но довольный охотой. Рыцарь сгрузил на порог дома отца Колумбана небольшого кабанчика, собственноручно забитого пикой на охоте, какое-то время ушло на разделку тушки…
— Где это чудовище? — неприязненно поинтересовался рыцарь, быстро работая окровавленным ножом.
— Сын мой! — возмутился отец Колумбан, созерцавший, как трудятся его гости. — Как насчет того, чтобы возлюбить ближнего своего? Почему ты сердишься? Если наш новый друг не такой, как мы, то это не значит, что к нему нужно плохо относиться.
— Возлюбить ближнего, — хмуро проворчал сэр Мишель. — Где встречу, там и возлюблю… чем-нибудь тяжелым. Простите, святой отец. Так все-таки, где он?
— Ушел с визитами, — ухмыляясь под нос, сообщил Гунтер.
— Где встречу, там и возлюблю… чем-нибудь тяжелым. Простите, святой отец. Так все-таки, где он?
— Ушел с визитами, — ухмыляясь под нос, сообщил Гунтер.
— По бабам, что ли? — моментально догадался рыцарь и, глянув на хитрую физиономию Гунтера, вдруг прыснул. Рука пошла менее ловко, лезвие ножа задело пузырек крови в свиной туше, и выплеснулся маленький фонтанчик черной густой жидкости. — Ты куда его отправил? Я догадался?
— Догадался, — кивнул германец. — Ты надо мной однажды пошутил, теперь настала моя очередь. Если утром твой замок обрушится, а на его месте мы обнаружим груду головешек — извиняйте. Серж и Сванхильд…
— Одни грешные помыслы! — вздохнув, прохрипел святой старец. — Хотя… Эх, мессиры, зная Сванхильд много лет…
Отец Колумбан почему-то рассмеялся. Не будучи ханжой или дутым святошей, он прекрасно понимал, что у каждого свой путь — у священника один, а у мирянина совсем другой. К тому же молодость есть молодость.
Мишель уехал домой — любезничать и куртуазничать, благо сосед, барон де Бриссак, привез с собой не только свору и соколиную охоту, но и бледноликую дочурку четырнадцати лет на выданье. Собственно, она предназначалась отнюдь не наследнику семейства Фармер, а его младшему брату, но отказать себе в удовольствии провести время в галантных беседах с благородной девицей сэр Мишель не мог.
Казаков не возвращался.
…Явление героя состоялось под утро.
Святой Колумбан еще спал, а Гунтер, по старой привычке проснувшийся с самым рассветом, выбрался к колодцу умыться и набрать воды в котел. Вскоре его внимание привлекли отчетливо слышавшиеся в полусоннем утреннем лесу звуки шагов и громкое щебетанье грудного женского голоса. Германец замер, как статуя римского императора, и по его лицу поползла широченная улыбка.
— Я, милый, уж прости, дальше не пойду, — рокотала Сванхильд, и вскоре за стволами деревьев нарисовались два силуэта. — Тут божий человек живет, не буду его тревожить. На вот тебе.
— Мерси, — голос Казакова. Звук долгого поцелуя. Затем хихиканье и треск веток — это Сванхильд, как всегда, с целеустремленностью продирающегося по джунглям носорога отправилась восвояси.
На полянку перед вкопанным в землю длинным домом отшельника вырулил Сергей. Физиономия самая довольная, если не сказать счастливая. В руках — большая глиняная крынка.
— Это что? — Гунтер, не здороваясь, кивнул на коричневый крутобокий сосуд. — Между прочим, у нас в Кобленце жил русский эмигрант, бывший военный. Так вот, он утверждал, что гусары денег с дам не берут.
— Молоко. Парное. Чего ты ржешь? Ну, Сванхильд надоила утром и мне отдала. Так сказать, подарок от любимой женщины.
— А-а… — протянул Гунтер, но запнулся. Казаков понял:
— Да в порядке все! Сеновал, блин, экзотика… А тебе, кстати, спасибо. Отличная тетка. И очень добрая.
Германец понял, что шутка почему-то не получилась.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Мы летим, ковыляя во мгле…
28 сентября 1189 года.
Нормандия — воздушное пространство над королевством Франция.
Вилланы к дракону скоро привыкли, тем паче, пользующийся авторитетом в баронстве отец Колумбан старательно объяснил присланным бароном де Фармер деревенским мужикам, что никакой это не дракон, а просто необычный механизм наподобие мельницы.
Железная хреновина не рычала, не кусалась, есть не просила, вела себя смирно, как и полагается творению рук человеческих, созданному из холодного металла. Спустя неделю вилланы уже не обращали внимания на странный двоекрылый артефакт, возвышавшийся на краю обширного «ничейного» луга и преспокойно укрывались от дождя под широкими плоскостями.
Отец Колумбан категорически запретил крестьянам что-либо трогать, забираться на крылья или отвинчивать непонятные железки. Следовало лишь выполнять приказ: бдеть, охранять, если появится кто чужой и излишне интересующийся — немедленно сообщить отшельнику или барону де Фармер. Наступала осень, а потому на Алансонском тракте стало появляться больше торговцев, проходили многочисленные обозы с товарами, частенько направлялись на юг военные отряды. Большинство всех этих людей работали для единой цели — Крестового похода, объявленного христианскими государями. Рыцари, оруженосцы и лучники устремлялись к Марселю или другим портам побережья Южной Франции, грохотали телеги со снаряжением, припасами и просто необходимыми для большого военного предприятия грузами, спешили гонцы герцогов, королей и принцев, и, разумеется, царили невероятный хаос и бардак. Перепутанные места назначения, французской армии не подвезли лучные стрелы только потому, что оборотистые управители английского короля перехватили груз и отправили его Ричарду Львиное Сердце, подделав таможенные документы, постоялые дворы переполнены, дороги забиты, военные пьют и дерутся, гражданские дерутся и пьют. Только одна торговая и денежная цепь могла похвастаться образцовым порядком — грузы и золото, принадлежащие тамплиерам, рыцарям Ордена Храма, всегда доставлялись на место, в срок и с хорошей охраной. Остальные, в том числе и вездесущие ломбардцы, завидовали и строили козни, но связываться с могучими храмовниками в открытую не решались… Словом, все шло как обычно. Это была очень веселая осень.