Араб в красивом зеленовато-синем халате совсем недавно пересек пятидесятилетний рубеж, но стариком отнюдь не выглядел. Благородная седина лишь отчасти тронула его короткую черную бородку, несколько глубоких морщин пересекали широкий лоб с выраженными надбровьями. С возрастом человек погрузнел, однако вовсе не казался толстым или обрюзгшим — его широкая стать еще вполне годилась и для сабельного боя, и для ублажения чернооких девиц из сераля. Глубоко посаженные круглые глаза, казалось, принадлежали не владыке, к чьим словам прислушивался весь Восток, да и Запад тоже, а скромному поэту или мелкому чиновнику двора халифа: не замечалось в них ничего величественного или грозного. Таков был султан Египта, а ныне и иерусалимский эмир, Салах-ад-Дин. С недавнего времени — самая заметная фигура исламского мира.
— Какой дорогой ты приехал? — поинтересовался султан у гостя, и вдруг, наклонившись, поднял стоявший на полу у ножек стола кувшин, заметив: — Это вино. Вы, франки, без него никак не можете обойтись. Пришлось запасти… Кажется, один из древних мудрецов Иудеи, сказал, будто вино может совратить даже праведника?
— Справедливо: об этом говорится в книге Экклезиаста… Твое внимание ко мне, владыка, не имеет пределов, — приезжий принял сосуд не без удовольствия. Теплая вода с медом вызывала у него легкое отвращение. — Понимаю, отчего ваш пророк запретил мусульманам употреблять сок виноградной лозы. Беспокоился, что в мире не останется праведных… Дорога?.. Тяжело и долго, как ни жаль в этом признаваться. Сначала в Константинополь, затем морем до Аскалона, и конным путем — сюда.
— Ты мог бы довериться близким людям, а не заниматься всеми делами самостоятельно, — справедливо предположил Салах-ад-Дин. — Неужто у франкского эмира не найдется друзей, способных поддержать его в трудный час?
— Есть, конечно… Однако не мне говорить о том, что наш общий замысел не стоит доверять вообще никому, кроме Господа Бога.
Султан скрыл в бороде незаметную улыбку. Здесь гость абсолютно прав, ибо если их замыслы каким либо образом станут известны, проще будет броситься на свой клинок, не дожидаясь, когда тебя побьют камнями. Двое людей, находившихся в башне Давида, знали, чем рисковали и какой невероятный куш был поставлен на кон.
— Иса не Бог, Иса — пророк, — добродушно поддразнил Салах-ад-Дин гостя. Тот не клюнул, явно не желая заводить бесполезный спор.
— Прости, но я думаю по-другому, — вежливо ответил путешественник, слегка поморщившись. — Пусть разговоры о божественных сущностях ведут ваши ученые муллы и священники из Рима, когда на этой земле установится прочный мир и любой мусульманский дервиш сможет начать богословскую беседу с монахами святого Бенедикта.
— Ты веришь, что так будет? — султан неожиданно резко подался вперед, в его темных глазах загорелся подозрительный огонек.
— Ты веришь, что так будет? — султан неожиданно резко подался вперед, в его темных глазах загорелся подозрительный огонек. — Мы уже три года трудимся, бесполезно сражаемся, отбираем друг у друга крепости, льем реки крови мусульман и христиан, чего-то ждем!.. И я не вижу никаких результатов!
— Иерусалим — твой, — парировал гость. — Ты принял его у нас бескровно, сдержав слово. Да, прошло почти три года. Мы все устали ждать, терпеть тупость и бездарность правителей Багдада и Рима, упрямство своих подданных, не желающих замечать очевидное, интриги проклятого кесаря ромеев, — тут европеец погрозил в воздухе кулаком невидимому врагу. — Но ничего, Андроник своего дождется! В Констанце все подготовлено, надо лишь ждать сигнала из Италии и подхода армии германского короля Фридриха. Тогда этот колосс на глиняных ногах рухнет и…
— И ты обретешь свою мечту, — спокойно произнес Салах-ад-Дин. — Исполнена лишь треть задуманного. Ты прав — я стал повелителем Иерусалима, и выполнил обещанное. Последователи вашей религии, приходя сюда без оружия, могут молиться пророку Исе. Я не тронул ваши храмы, приказал гвардии охранять паломников. Делаю все, чтобы завоевать доверие твоих соплеменников. Но если ты станешь тянуть — все рухнет. Багдадский халиф начинает подозревать меня в сношениях с неверными и требует вновь объявить Джихад. Короли франков медлят, а встреча им подготовлена. Когда они выступят?
— Уже, — вздохнул приезжий. — Филипп и Ричард отправились морем из Марселя, но у короля Англии, как всегда, нет денег. Нам же требуется, чтобы они пришли в Палестину как можно скорее и увязли в сражениях с твоим войском…
— Кажется, — грустно рассмеялся султан, — я первый в истории мусульманин, которых хочет начала новой войны с крестоносцами… Хоть ты и говоришь, будто веришь в Бога, но мне иногда кажется, что придумать такой заговор тебя надоумил иблис. Очень уж хитроумно. Твои соотечественники тебя проклянут.
— Или провозгласят святым, — фыркнул человек в белом. — Забавно будет звучать: святой преподобный Конрад Монферратский, в землях Палестины просиявший.
— В исламе нет святых, — заметил султан, — любой истинный праведник свят, так учит Пророк. И мусульмане не обожествляют своих добродетельных мужей.