И каково же было мое удивление, когда, разобравшись с телеком, я вдруг понял, что он подпитывается светоэлементами, и весьма мощными, а волны в мою камеру все-таки проходили. Правда, всего лишь по одному каналу, но я теперь знал дату и год и даже мог определять время суток. Это было восхитительно, как первая любовь, как ужин в «Редиссон-Московия», как победа в войне над Уральской республикой или какими-нибудь другими державами из ближайшего соседства… Как свобода, наконец!
А еще через месячишко я начал учиться думать. Так уж действовала вся эта наркота, что после нее, как младенцу, приходилось заново вспоминать все, что полагается знать взрослому мужчине. И в этом я почти преуспел. Говорю «почти» потому, что наступило время суда. А я и не знал, что подобное в наши времена может случиться. Но вот случилось.
2
Чтобы поддержать церемонии, о которых я прежде только в книжках читал, мне выдали мое дело. Оно было пухленьким, но не очень. Разумеется, с электронным дублированием, так что даже если бы я, памятуя старую романтику, сожрал какую-нибудь особо ценную справку, мне бы ее совершенно идеально восстановили. Кажется, это именно так называется, — когда на тебя могут сотворить безмерное количество компрометирующих документов, и никто никогда не сумеет опровергнуть обвинение, полагая, что они недействительны или фальшивы.
Читая свое дело, я еще раз пришел к выводу, что словоблудие — душа юриспруденции. Там было очень много такого, о чем я и понятия не имел, но что, по мнению прокурора, было вызвано непосредственно мной, и за что я подлежал наказанию. То есть по всем божеским и человеческим законам меня незамедлительно следовало казнить. Без поблажек и оправдания.
Прочитав о якобы инициированных мной эпидемиях массового людоедства, об участии в опытах по клонированию особо выдающихся преступников для получения идеальных исполнителей, о массовых казнях социальных заложников, что изобрел, если не ошибаюсь, еще Ленин в начале XX века, я даже успокоился.
На этом фоне ужасов и мерзостей мои реальные грехи выглядели детскими шалостями. После всего, что я действительно сотворил, мне, если я правильно помнил свой послужной список, была уготована прямая дорога в рай и никак иначе.
А вот Сапегов оказался настоящей скотиной, если он обращался со своими согражданами хотя бы приблизительно так, в чем обвинял меня. Хотя, следует принять во внимание, он ведь не из нормальных властителей, или королей, или президентов, или ханов, или председателей Советов, или директоров. Он из тех немногих уголовников, которые поднялись от мелкого рэкета до серьезной власти, прихватив, по случаю, эту самую власть у менее удачливых конкурентов. Было время, когда я думал о нем, как об исключительной персоне. К счастью, это быстро прошло, я попросту решил, что таких, как он, всегда. было немало, просто почему-то они по-прежнему нас удивляют, привлекают к себе внимание и даже слегка завораживают.
Так было раньше, когда мелкий громила Сталин стал вождем огромной страны, когда туповатый наркобарон Андресол практически сделался единоличным диктатором обеих Америк, когда электронный воришка Здур Капи отхватил себе настоящую подводную империю в Южной Антлантике, что до него не удавалось никому. Подводные полисы контролировали относительно небольшие участки морского дна, и это обеспечивало всем гидроцивилизациям нашей матушки-Земли немыслимую фрагментарность и ту же свободу, что первопоселенцам в Новом Свете. И даже больше, потому что никакой Новый Свет не идет в сравнение с гидромиром, что скрывается под волнами всех наших чрезвычайно разлившихся за последние три четверти века океанов.
Вообще-то, еще в Москве меня снабдили, должно быть, по ошибке, каким-то докладом, где утверждалось, что гораздо полезнее не устранять Сапегова и приводить к власти его промосковски настроенных конкурентов, которые на самом деле не такие уж и промосковские. Гораздо лучше приручить его; связать взаимообязательствами, подкормить для вида, сначала не очень, чтобы аппетит не пропал, и тайно, чтобы соперники не сразу поняли, что происходит. Но решительно. И якобы это являлось наилучшим решением.
Тогда, во время подготовки к этому заданию, я тоже так подумал. Москва, мои бывшие начальники и командиры, стоило им опробовать этот ход, получали бы возможность вмешиваться во всякие комбинации на территории Украины и даже влиять на кое-какие решения зловредной Киевской рады. Конечно, тут, по моему телику, она называла себя Всеукраинской радой, но это был блеф, как давным-давно любое государство стало блефом.
Нет, конечно, кое-какие ритуалы и символы остались — деньги, гербы, старые знамена, гимны, присяги, пышные титулы, иногда — армии. Но денег было слишком много и выпускал их каждый, кому не лень, гербы ничего не значили, знамена продавались и перепродавались оптом и в розницу, гимны играли оркестры, состоящие из людей, умерших десятилетия назад, присягам никто не верил, а титулы напридумывали уже такие, что даже Император Вселенной встречался, кажется, раз пять только среди известных мне тюрко-славянских стран, и это никого не заставляло вздрагивать. Оставались армии, но и они каким-то образом стали больше походить на наемные банды, автоматизированные, высокооплачиваемые, но все-таки банды, не предназначенные ни для чего другого, кроме как для грабежа сограждан.