Услышав место нашего назначения, таксист попытался было отказаться от поездки, но я сунул ему авансом такую кучку купюр, что он умолк и, вероятно, молясь про себя, чтобы я не оказался маньяком, специализирующимся на таксистах, покатил в нужную сторону.
56
Такси дотащило меня до одной пригородной улочки, с которой, я знал, было почти совсем просто добраться до необходимого мне места обычным автоматическим мобусом. Это может кое-кому показаться невероятным, но в самых бедных, но еще вполне пристойных районах у нас ходили эти мастодонты эры безраздельного господства колесного транспорта. Не знаю, как кому, а мне они нравились. Правда, шалили в них больше обычного, но сейчас везде грабили, везде охотились на единственную незащищенную в нашей «Руссии» дичь — обычного человека.
В машине я очень скоро остался один, и последний пассажир — толстая тетка с антигравитационной тележкой, нагруженной какой-то снедью, — бросил на меня жалостливый взгляд. Она полагала, что я слишком глуп, и подозревала, что меня непременно ограбят. Я даже не стал ей объяснять, насколько она была права.
Я попросил автомат остановиться на шоссе, когда мы не доехали до светящихся в темноте домиков какой-то деревеньки, название которой я даже не помнил, и вылез на грубую, медленно остывающую после весеннего дня ленту шоссе.
В округе было тихо и очень спокойно.
Я посмотрел на звезды, они иногда мелькали в просветах между реденькими весенними облаками, подышал свежим ветерком, налетающим с какого-то недалекого пруда. Я не был уверен, что проживу еще хотя бы три часа, но мир от этого не становился печальнее. Поеживаясь, не столько от свежести, сколько от болей, я потащился в лес.
Пешком я шел часа два и преодолел почти одиннадцать километров. В моем состоянии, да еще для ночного леса, это был совсем неплохой результат. Как я ни сканировал окружающую обстановку, всюду было тихо. Складывалось впечатление, что засаду как прием тактики еще не изобрели.
Разумеется, я не верил этому, проверял все по десять, пятнадцать раз, но с неизменным результатом — все чисто. Особенно я постарался, когда из леска, о котором до прошлой ночи даже не подозревал, вышел к сараю. Тут уже было все совсем мертво. А должно было выглядеть, как в муравейнике после того, как на него упал небольшой метеорит.
Как ни бился я, никаких следов противника обнаружить не удалось. Делать было нечего, я вошел в сарай. Разумеется, не просто так, а пробив доски хлипкой стены сзади. И хотя, если они подготовили засаду, ничего это не меняло, так мне было попросту спокойнее.
Трупы Березы, второго солдатика и тело Глобула, а может, и сам сержант, исчезли, байкер стоял на месте. Причем так спокойно, словно пустил тут корни и рос нетронутым последние две тысячи лет. Это даже меня как-то задело — до чего техника живучее слабой человеческой плоти. Сначала я походил вокруг него кругами, мобилизовав все свое схемовиденье. И оказалось, что мины нет. Это уже стало меня раздражать. Я не сомневался, что на самом деле они оставили для меня какую-то ловушку, вот только хотелось, чтобы она была одна и чтобы я ее все-таки просчитал… Но не было ничего, даже следа того, что обычно зовется биогенной наводкой угрозы, в просторечии — биополевым следом ненависти и угрозы.
Потом я решил, что у них тут действительно ничего не стоит, а состояние моей машины они снимают посредством некоторого сигнального маячка, который может быть установлен на одном из столбов сараюшки или на доске двускатной крыши… Насколько мне хватило зрения и мощности моего усилителя, этого тоже не оказалось.
Тогда я стал рассуждать здраво. Может быть, думал я, удар последует, когда я трону байкер? Может, они сделали не механический, а ультрафиолетовый спускатель?.. В общем, я толкнул мою машину, привязав к ней изрядную веревку и выйдя из сарая, но все оказалось отлично… Двухколесная машина рухнула, как стальная с пластмассой лавина, но взрыва не последовало. Уже обрадовавшись, я потащился к ней, когда вдруг почувствовал луч внимания.
Есть такая техническая приспособа, каким-то образом она прослеживает только живые объекты определенной массы. Что-то вроде узконаправленной камеры, которая присоединена к распознавателю объекта, который, в свою очередь, и включает некую технику уничтожения, как правило, тоже дистанционную. Этот луч внимания может работать даже там, где не действует ничто другое, и с потрясающей эффективностью — его не обмануть ни маскхалатом, ни измененной внешностью, ни каким-нибудь странным образом действия, например, «прикинувшись» в биологический скафандр, который сразу для любого постороннего превратит тебя в «тролля».
Я достал бластер и попробовал осмотреться в округе. С моими ранениями это получилось не очень, снова все выглядело спокойно, чисто и пристойно. Но в какой-то момент я вдруг почувствовал, что боль делается острее, когда я оказываюсь в этом не очень понятном мне луче. Поэтому я не рассердился, а вычислил это деревцо, используя раненое плечо, как локатор.
Дерево и было деревом. Высоким, раскидистым, плотным.
Поэтому я не рассердился, а вычислил это деревцо, используя раненое плечо, как локатор.
Дерево и было деревом. Высоким, раскидистым, плотным. По всей своей высоте оно звучало, как хороший, живой камертон, да им, собственно, и являлось. Я уже хотел уйти, как вдруг вспомнил, что именно в работе с живыми объектами силен Самойлов. Особенно в так называемой наведенной психографии на живые предметы. Это такая штука, которая создавала полевому образу куста недостающую ветку или превращала в ветку что-то еще, например ствол пулемета, причем очень натурально. Даже Кирлиановы фотографии свидетельствовали, что отсутствующая часть появилась как бы снова.