— Да, паранойя, — согласился Кулагин. — Бредовая навязчивая мысль… идея-фикс, можно сказать.
— Это ты о причине жалоб и заявлений Орловой?
— Вот именно. Подумай, Ян, в своем ли баба разуме? Что она хочет доказать? Что деньги пропали? Так сумма доплаты могла быть меньшей — ну, конечно, не шесть тысяч, а двенадцать или пятнадцать… Может, старушка-генеральша кому-то часть денег отдала или припрятала так, что не найдешь во веки… А может, Орлова просто врет. Врет, как сивый мерин! То есть, кобыла!
— Зачем? — бровь Глухова приподнялась.
— По вредности характера. Или от болезненных причин. Ты ведь заметил, что есть тут непонятные нюансы? Можно сказать, совсем нетипичные и не похожие на правду?
— Разумеется. Вот здесь, — Глухов показал глазами на розовую бумажку. — Если эти подсчеты верны, то получается, что вор часть денег взял, а часть оставил. Очень крупную сумму, семь тысяч долларов! Почему?
— А потому, что либо вор ненормальный, либо Орлова Елена Ивановна. В последнее мне как-то больше верится. — Кулагин начал складывать документы в папку, потом закрыл ее, отодвинул на край стола и хитровато прищурился: — Видишь, Ян Глебыч, дело-то не простое, хоть может и дела-то никакого нет, а есть одни загадки психологического поведения. Чужая душа — потемки, а женская — сущий мрак! Может, эту Орлову какой милицейский хрен обидел, так что теперь она на мне высыпается, а может, нервозна и склочна от сексуальной неудовлетворенности… Кто разберет? Только ты, Глебыч, поскольку Вейтсон помер — земля ему пухом! А ты ведь не хуже Вейтсона, ты даже лучше, не теоретик, а практик, тебе и карты в руки. А вместе с ними — и эта папочка… Ну, так возьмешь дело? Ты ведь такие задачки любишь… проблемки для психолога, а?
Это было не лестью, а святой истинной правдой — такие проблемки Глухов любил. Особенно с тех пор, как расстался с креслом руководителя бригады «Прим» и пересел за стол эксперта-криминалиста, вдруг осознав, что в пятьдесят ноги не так резвы, как в сорок, что в пояснице временами ломит, а вот голова соображает хорошо, вроде бы даже получше, чем в молодости. Бригаду по старой памяти все еще именовали глуховской, а ее сотрудников — «глухарями», и был к тому еще один повод, кроме фамилии прежнего шефа: в «Прим» спускали исключительно «глухарей», протухших за давностью лет или отсутствием доказательств. Не в порядке пренебрежения или, тем более, неприязни со стороны начальства; «Прим», по сути своей, был бригадой, где доследовали дела неясные и глухие, большей частью связанные с трупами, что пролежали в земле месяцев шесть без паспортов в карманах, и без самих карманов, без пиджаков, а иногда без кожи. Как раз один такой труп сейчас висел на Глухове, однако отказывать друзьям он не привык. И потому хмыкнул, покосился на папку и вымолвил:
— Ладно, Егорыч, возьму. Только оформи, как положено, да Олейнику перезвони — все-таки шеф… — Олейник был из лучших его учеников, командовал в данный момент «глухарями» и состоял в резерве на должность заместителя начальника УГРО.
И потому хмыкнул, покосился на папку и вымолвил:
— Ладно, Егорыч, возьму. Только оформи, как положено, да Олейнику перезвони — все-таки шеф… — Олейник был из лучших его учеников, командовал в данный момент «глухарями» и состоял в резерве на должность заместителя начальника УГРО. Было ему всего лишь тридцать шесть, и Глухов лелеял надежды, что лет через двадцать выйдет из Олейника немалый толк — или министр МВД, или директор ФСБ.
— А как же? Оформлю и позвоню, позвоню и оформлю, и капитана тебе отдам, этого самого Суладзе, на целых две недели… — Кулагин вскочил и стал собираться, распихивая по карманам сигареты, зажигалку, носовой платок и бормоча: — Капитан-то еще молодой… вот пусть учится… пусть учится, пока ты жив… когда-нибудь станет полковником и будет хвастать: а я с самим Глуховым Яном Глебычем работал!.. по знаменитому делу о генеральше Макштас… той самой, что щель в стене заклеила долларами… а мы с Ян Глебычем обои отодрали и их нашли… сотню ассигнаций по сотне… так что наследнице пришлось их отпаривать и соскабливать острым ножиком…
— Будет тебе ехидничать, — сказал Глухов, поднявшись и шагнув к дверям. — Лучше взгляни, что я Андрюше купил.
— А что? Что такого можно купить Андрюше, чего у него еще нет? — буркнул Кулагин, однако в сумку заглянул. — Так, книги… Какие книги?
— От тебя — Уголовный кодекс в трех томах, с комментариями, а от меня — Ростан. В переводах Щепкиной-Куперник.
— Ростан? Который стихи писал? Это хорошо… Мартьяныч стихи уважает… особенно классику… — Кулагин запер дверь, подергал ручку и вдруг предложил: — Знаешь что, Глебыч? Пусть Ростан от меня, а кодекс — от тебя. Вместе с комментариями. Зато капитана Суладзе я тебе на месяц отдам. Владей и командуй! Идет?
— Идет, — согласился Глухов и по привычке взглянул на часы. Было девятнадцать-ноль-две. — Давай-ка, Стас Егорыч, шевелись. Знаешь ведь, не люблю опаздывать. И торопиться тоже не люблю.
— А тебе-то зачем торопиться? Шофер мой пусть торопится, он парень шустрый. Сейчас добудем его из дежурной части, мигалку включим и помчимся с музыкой.