Старец смолк. Лучи заходящего солнца падали на его лицо и бронзовый гонг, свисавший с подставки-треножника.
— И вы в это верите? — с сомнением спросил Глухов.
— Не важно, во что и как я верую, сын мой. Вера — дело личное, о ней не толкуют на площадях, ее лелеют в сердце, хранят и берегут. Мы же говорили о причинах жестокости и злобы — откуда они произросли и почему неизбежны, как тьма в ночных вселенских небесах. Ты просил объяснения, и я его дал… — Выдержав паузу, Тагаров скупо улыбнулся.
— Прими его или отвергни, но на мой взгляд оно не хуже любого другого.
Не хуже, молчаливо согласился Ян Глебович. Не хуже, потому что необъяснимого не объяснишь, и тайны человеческой души равны всем тайнам Мироздания… Здесь, в полумраке кельи, в тихом спокойном убежище, он чувствовал это с особенной силой.
Старец пошевелился, отодвинулся в тень, и теперь Глухов не видел его лица. Но голос, раздавшийся в комнате, звучал по-прежнему ровно.
— Отвлечемся от метафизики, сын мой, и поговорим о вещах практических. Где он живет?
Ян Глебович назвал адрес, принялся объяснять, где Вяземский переулок, но взмах тонкой сухой руки остановил его; вероятно, нужды в объяснениях не было.
— Я буду там завтра, — произнес Тагаров.
— Я буду там завтра, — произнес Тагаров. — Буду ждать в его жилище. Увижу картину, описанную тобой. Картину и все остальное.
Он говорил об этом как о деле решенном и не подлежащем обсуждению.
Брови Глухова приподнялись, на лбу пролегла глубокая складка.
— В жилище вряд ли получится, Номгон Даганович. Жилище под замком. Я думаю, там такие запоры…
— Замки, запоры… — пробормотал старец, склонив голову к плечу и взирая на тяжкий бронзовый диск гонга. — Запоры!.. Хха-а!
Резкий мощный выдох заставил Глухова вздрогнуть. Затем он увидел, как диск шевельнулся и, отклонившись под прямым углом, стал раскачиваться — все быстрее и быстрее, с тихим шелестом рассекая воздух, то растворяясь в сумрачных тенях, то ярко взблескивая на свету. Потом внезапно замер, будто остановленный невидимой рукой, и повис бессильно на толстом шелковом шнуре.
Демонстрация могущества закончилась.
— Я там буду, — повторил Тагаров. — Ты можешь не беспокоиться, сын мой.
— Не думайте, что я пытаюсь манипулировать вами… — Глухову вдруг показалось, что в горле у него першит. Он откашлялся, вытер платком вспотевшее лицо и, глядя на чашку в своей руке, с усилием вымолвил: — Это не так, Номгон Даганович. Я привык делать свою работу сам, однако…
Снова взмах тонкой руки.
— Это уже не твоя работа, это мой долг. Я ведь объяснял тебе… в прошлый раз… если ученик вершит злодейство, вина падает на его наставника.
— Да, я помню. Еще вы сказали, что обязаны искупить свой грех. Скольких он убил, стольких вам нужно спасти… Я помню.
— Но прежде я должен спасти еще не убитых, сын мой. А что до этого длинного слова… Как ты сказал?.. Манипулировать?.. Да, манипулировать, то есть влиять и заставлять… Так вот, я в том не вижу ничего плохого. Каждый человек живет не в пустоте, но с другими людьми — а значит, влияет на них и поддается их влиянию. Это неизбежно, разве не так? И не само влияние предосудительно, а лишь влияние дурное.
Ян Глебович кивнул. Бронзовый диск все еще раскачивался перед глазами, и мысль — может ли судия обернуться палачом?.. — не оставлял его, впившись в череп словно раскаленный гвоздь.
Тагаров был действительно могуч… столь же могуч, сколь непостижим и загадочен… Однако какие им двигают силы? Какие обеты он дал, приняв смиренный сан монаха? И, наконец, какова его вера? Та, что он лелеет в сердце и не желает обсуждать? С одной стороны, он явно был противником насилия, с другой — учил и пестовал бойцов. А назначение бойцов — сражаться. Сражаться и, конечно, убивать…
— Надеюсь, мое влияние вы не сочли дурным, — хрипло промолвил Ян Глебович и смолк, стараясь разглядеть в сгущавшихся сумерках лицо Тагарова.
Старец негромко рассмеялся.
— Я понимаю, что тебя тревожит. Да, понимаю… Знай же, нет у человека прав распоряжаться чьей-либо жизнью кроме своей собственной. Только ее он может прервать, греховную и бесполезную, либо отягощенную страданием — прервать, чтоб погрузиться в цикл кармических перерождений… Смерти нет, и нет небытия, есть только жизнь и ожидание жизни — два состояния, между которыми осуществляется выбор. Каждый в праве избрать любое из них, и в праве поставить перед выбором другого. Всего лишь поставить перед выбором…
Тагаров вдруг наклонился вперед, луч света озарил его черты, и Глухову показалось, что на тонких сухих губах играет лукавая усмешка.
Всего лишь поставить перед выбором…
Тагаров вдруг наклонился вперед, луч света озарил его черты, и Глухову показалось, что на тонких сухих губах играет лукавая усмешка.
— В сущности, мы это делаем всегда — ставим перед выбором других и выбираем в свой черед. Есть выборы малые и большие, важные и не очень… Ты ведь сейчас стоишь перед серьезным выбором, не так ли? Перед выбором, предложенным женщиной? Или до этого еще не дошло?
— Дошло, — сказал Ян Глебович и улыбнулся в ответ на усмешку Тагарова. — Дошло, отец мой. И я уже выбрал.
Глава 18