— Черешин мог ее взять?
— Мог, за три-четыре дня до смерти. Свежий след! А коробка такая в квартире не обнаружилась.
— Выбросил?
— Вряд ли. Коробки в тех шкафах не для помойных ведер.
— Словно подводя итог, Ян Глебович раздавил окурок в пепельнице, наклонился к Олейнику и тихо сказал: — Боюсь, Игорь, серийный убийца у нас. Охотится на стариков, входит в доверие, гробит по-тихому и не жадничает, берет чуть-чуть, чтоб незаметно… Случаев пять или шесть я насчитал, с девяносто седьмого года. Серия!
— Только этого нам не хватало! — Олейник с брезгливой гримасой откинулся на спинку кресла. — Серийный убийца! Надо же! А кто таков, Ян Глебович? Установили? Придурок? Или маньяк?
— Если бы!.. Я ведь сказал: гробит по-тихому, не жадничает… Очень разумный парень и очень аккуратный. Вот повидаюсь с ним, все доложу в подробностях. — Глухов приподнялся.
— Глухов приподнялся. — Ну что, отпускаешь, Игорь Корнилович? Могу идти трудиться?
— Да, конечно… И с этим депутатом… хмм… прошу вас, поделикатней… Все-таки политика, хоть в городском масштабе.
— Ты уж, Игорь, выбирай, кем тебе быть, политиком или сыщиком, — сказал Глухов и направился к двери.
* * *
В оздоровительный центр «Диана» он прибыл без четверти пять, выполнил быструю рекогносцировку, прогулявшись по лестницам и коридорам, отметил, что заведение богатое, поставлено на широкую ногу, и ровно в семнадцать-ноль-ноль уже лежал на массажном столе. Баглай, его предполагаемый целитель, оказался в точности таким, как описывала Марья Антоновна: рослый, светловолосый, широкоплечий, щеки впалые, нос прямой и губы узковаты. Губы «не тот доктор» иногда облизывал быстрым змеиным движением, а взгляд у него был внимательный, серьезный, однако не слишком располагающий. Скорее, угрюмый и будто оценивающий нового пациента. Не нравились Глухову доктора с такими взглядами, но объективности ради он признал, что массажист — мужчина видный, в расцвете сил, и, несомненно, имеет успех у девушек.
Лежа на столе, Ян Глебович ощущал, как гибкие сильные пальцы касаются спины, давят тут и там, нажимают и проверяют, двигаясь в какой-то странной пляске, вроде бы хаотической, но в то же время состоящей из строго определенных пируэтов. В комнате звучала тихая музыка, но пальцы массажиста не подчинялись ей, а танцевали свой собственный танец, то быстрый и бурный, то плавный и медленный, почти завороживший Глухова. Разум его готов был погрузиться в сон под этими магическими прикосновениями, однако интуиция не дремала; он знал, что чувствует руки убийцы, хотя не смог бы объяснить, на чем основана эта уверенность.
Знания?.. Опыт?.. Инстинкт?.. Нет, что-то совсем другое, что-то сродни таланту Тагарова, умевшего отличать зерна от плевел, достойных от недостойных… Но с этим парнем он все же допустил ошибку, подумалось Глухову. Или нет? Ведь в те времена, когда Баглай учился у Тагарова, он еще не был убийцей…
Убийца! Убийца беззащитных стариков!
При этой мысли Ян Глебович непроизвольно напрягся, и тут же тихий голос предупредил:
— Не надо. Расслабьте мышцы. Сейчас с проверочкой закончим и будем вас лечить.
— Так вы проверяли? — притворно изумился Глухов. — Ну, и какие результаты? Будет жить пациент?
— Вы пока что клиент, не пациент. Пациент — больной человек, а у вас никаких патологий. Есть затвердения — тут, тут и тут… — палец осторожно коснулся левой лопатки и двух точек на пояснице. — Но это мы разомнет сеансов за пять-шесть… А вообще имейте ввиду: вам нужен оздоровительный массаж. Только оздоровительный, не лечебный, не спортивный, и уж тем более не эротический.
— Мне другое говорили, — пробормотал Глухов. — Говорили, что я инвалид и импотент… почти покойник.
— Кто говорил?
— Профессор Кириллов из «Тримурти».
Баглай фыркнул, массируя Яну Глебовичу лопатки.
— Профессор Федька… прохиндей… знаю его… Он наговорит, чтоб ваш бумажник порастрясти!..
— Мне тоже так показалось. Но он меня, знаете, напугал, — отозвался Глухов, изобразив облегченный вздох. — Да, напугал… Я ведь вдовец, живу один, может и правда стал импотентом? Пришлось обзванивать друзей-приятелей, искать… Так вот вас и нашел.
Сказали, лучший в городе… Ох!
— Больно?
— Нет, терпимо… Лучший мастер, говорят, иди Ян Глебович к нему, устроим… Так я к вам и попал. По протекции школьного дружка Андрюши… Он вроде бы с вашим директором знаком.
— Наверное, так. Виктор Петрович просил с вами заняться повнимательней. Еще сказал, что вы художник. И как? Доходное занятие?
— Кормлюсь, не жалуюсь… А вот про вас я слышал, что вы — специалист восточного массажа. Только какого? Там много методик и множество стран… Турция, Персия, Индия, Китай с Тибетом…
— Любого.
— А где обучались?
— Есть места… — неопределенно обронил массажист, и Глухов догадался, что эту тему лучше не затрагивать. Подождав немного, он сказал:
— Восток полон тайн и древней мудрости… О многом там совсем иное представление. О живописи и вообще о культуре, о любви и эротике, о человеке и его болезнях…
— Это верно, — согласился Баглай, и вдруг стал нараспев декламировать, привычно попадая в ритм массирующих движений: — Болезни, проявляясь в бесчисленных видах, доставляют телу страдания, и причины их по отдельности невозможно назвать. Но если ты ищешь причину общую, то знай, что она одна: это невежество, возникающее от неведенья собственного «я». Птица, взлетая к небу, не может от тени своей оторваться — так и твари земные, пребывая во власти невежества, не могут избавиться от болезней. Вот еще частные беды, возникающие от невежества: страсть, гнев и глупость, три отравляющих яда; а плоды их — ветер, желчь и слизь, три начала болезнетворных…