Тут делали все, от исправления формы ушей и носов до исцелений сколиозов и радикулитов. Эстетическая медицина, коррекция фигуры, пересадка волос, борьба с ожирением, а также с морщинами — с помощью лазерной шлифовки, армирование золотыми нитями… Имелся даже кабинет психологической поддержки — в нем принимал Георгий Римм, снимавший сглазы и порчу, штопавший пробои в энергетике и избавлявший пациентов от мороков и стрессов. Центр был заведением элитным, дорогим, с великолепными специалистами; любая услуга стоила здесь не меньше, чем половина пенсии какого-нибудь инженера или учителя. Но бывшие учителя и инженеры тут, разумеется, не лечились, предпочитая жить с теми носами, какие им дарованы природой, а с радикулитами и сколиозами тащились в бесплатные поликлиники.
Однако город был велик, и состоятельных людей, потенциальных пациентов, вполне хватало. С массой недугов, существовавших в реальности или придуманных с начала и до конца, и с массой требований и пожеланий. Иным хотелось купить красоту, иным — здоровье, кому-то — чакры накачать, кому-то — мускулы; а попадались и такие, что посещали «Диану» исключительно для развлечения или повинуясь рекламе и моде.
Иным хотелось купить красоту, иным — здоровье, кому-то — чакры накачать, кому-то — мускулы; а попадались и такие, что посещали «Диану» исключительно для развлечения или повинуясь рекламе и моде. Баглай смотрел на них как на законную дичь; все они были людьми не бедными, и каждый представлял интерес — если не сам по себе, как объект Охоты, то уж, несомненно, как источник полезных сведений.
В дверь постучали, и он отошел от окна. Прибыл рассыльный со списком сегодняшних пациентов: восемь человек, полная нагрузка, с пометкой внизу листа, что очереди ждут еще двадцать или тридцать желающих. Ни один другой массажист из коллег Баглая по «Диане» не мог похвастать такой популярностью, но он лишь брезгливо сморщился, облизнул губы и, прикалывая список к дверям, провел под носом указательным пальцем. Он знал себе цену; он был специалистом высшей категории и занимался самыми сложными случаями — богатыми старухами и стариками. В основном, старухами; их приходилось по трое-четверо на каждого старца, который ухитрялся дожить до семидесяти.
За редким исключением в «Диане» практиковалась полная свобода выбора: клиент мог лечиться у тех или иных специалистов, заниматься у тех или иных тренеров, выбирать по собственной воле врачей, косметологов, массажистов, гомеопатов. Этот обычай был мудр, поскольку рейтинг специалиста определялся спросом, а от спроса — то есть от выручки — зависел его тариф и, следовательно, зарплата. Тариф Баглая был высок, однако же к нему не только шли, но еще и стояли в очереди по два-три месяца, ждали, старались залучить домой, что, в общем-то, не возбранялось; Мосол понимал, что частная практика для массажиста — что мед для пчелы. К тому же спрос на Баглая отличался редкой стабильностью и не зависел ни от погоды, ни от моды — быть может потому, что старики консервативны и знают, что лучшее — враг хорошего, а самое хорошее то, что привычно.
Баглай закрыл форточку, включил магнитофон и принялся разминать пальцы, шевеля ими в такт нежной мелодии Моцарта. Директор Виктор Петрович музыкальных новаций не одобрял, являлся поклонником классики и полагал, что Моцарт особо целителен для больных позвонков и конечностей, скрюченные от подагры. А вот атлетические игрища на тренажерах сопровождались Бахом, Вагнером и Богатырской симфонией Бородина; эти записи Мосол выдавал тренерам каждый месяц, меняя их по какой-то загадочной непостижимой методе.
В дверь опять постучали, и в кабинет просунулось свежее личико Вики Лесневской. Халатик на ней был на две ладони выше колена и не застегнут на верхнюю пуговку; что-что, а показать себя она умела.
— Баглай?
— Здесь, — отозвался он, не повернув головы.
Все его звали Баглаем, только Баглаем; никогда — по имени, и лишь в очень редких случаях, самые старые и вежливые из пациентов — по имени-отчеству. Но отчества он не любил. Всякий раз вспоминалось, что Олегович он по матери Ольге, а про отца известно лишь одно: не негр, не китаец, не индеец. Возможно, светловолосый немец или швед — из тех, что съехались в пятьдесят седьмом году на Фестиваль. Фестиваль закончился, и народились в Москве дети многих народов, а среди них — Баглай; и хорошо еще, что с белой кожей и нормальным носом.
— Баглайчик, — прощебетала Вика, — болит у меня, так болит! Вот здесь! — Повернувшись, она хлопнула по упругим рельефным ягодицам.
— Вчера началось, после шейпинга… что-то не так крутанула… или не так потянула… Пришла домой, всю ночь промаялась… Исцелишь?
— Уткин пусть исцеляет, — Баглай ткнул пальцем в стену, за которой находился соседний кабинет.
— Уткин любит девушек помять. Риска никакого, плюс удовольствие.
Вика капризно надула губки.
— Ему — удовольствие, а мне?.. Мне разве ничего не полагается? Ну-у, Баглайчик, миленький… — Она уже просочилась в комнату и стала неторопливо расстегивать халатик. — Клади меня на стол, помажь маслом, пройдись по спинке, и еще — тут и тут… вот по этим суставчикам… по тазобедренным…