И, в силу подобных причин, Баглай не слишком любовался на викины глазки, коленки и ножки. Ему были известны другие способы сублимации сексуальной энергии, более безопасные и надежные. Для этого он предпочитал профессионалок, а Вика пока что играла в разряде дилетантов. Правда, талантами Бог ее не обидел.
Бутылки и тарелки опустели, застолье кончилось, женщины начали расходиться по домам, мужчины — за исключением экстрасенса, улизнувшего в курилку — прибирать в комнате. Перетащив три тяжелые установки Дарсонваля, Баглай решил, что его участие в общественных трудах завершено, и, не торопясь, направился в дальний конец коридора, к массажным кабинетам. Тут его поджидала Вика — уже одетая, в короткой песцовой шубке, с сумочкой через плечо.
— Ты вечером занят, Баглайчик? Или же нет?
Он остановился, уже предчувствуя, какой предстоит разговор.
— Меня тут в одну компанию пригласили… Очень приятный народец, с дачей, с хороминой у залива… кажется, в Сестрорецке… Сауна, пляски, стол, а еще катание на тройках… или на яхтах, смотря по погоде… Сопроводишь одинокую девушку?
— А что потом? — спросил Баглай. — После сауны и катания на тройке?
Викины глазки блеснули, пальцы затеребили замочек сумочки. Пахло от нее чем-то пряным, возбуждающим, доставленным наверняка из парижских салонов — чем-то таким, что женщины применяют лишь с одной-единственной целью: для обольщения мужчин.
— Потом? — Взгляд Вики скользнул по мощной фигуре Баглая, задержавшись на его руках — будто девушка ожидала, что он вдруг схватит ее, сорвет шубку с платьем и повалит на пол. — Ну-у, потом… потом ты можешь явить свою тигриную сущность, Баглайчик. Кого-нибудь укусишь или съешь… прямо в санях… Ты тройкой умеешь править?
— Я все умею. Только в санях у нас не получится, крошка.
Только в санях у нас не получится, крошка.
— А почему? — Вика капризно надула губки.
— Боюсь лошадей перепугать.
— Так можно в другом месте. Дача, говорят, большая, вся в диванах и коврах, чтоб было мягко кувыркаться.
Баглай молчал, приложив указательный палец к верхней губе — непроизвольный жест, свойственный ему с юности. Молчание его можно было истолковать двояко, как нерешительность или знак согласия, но сам он точно знал, что кувыркаться с Викой не будет — ни на диванах, ни в санях.
Она щелкнула замком, вытащила из сумочки конверт, подбросила его на ладошке, поднесла к баглаеву носу.
— Знаешь, меня и в другую компанию зовут… с большой настойчивостью приглашают… Вот в эту, понял? — Вика встряхнула конверт, потом ее ресницы взметнулись, брови сошлись ровной линией, придав лицу задумчиво-сосредоточенное выражение. — Приходится выбирать… Или туда, или сюда… Такая уж я редкая девушка — повсюду нарасхват! Куда же пойти?
Конверт был пухлым, основательным на вид, никак не отвечавшим викиным заслугам на поприще физиотерпии. Баглай отлично знал, что всякое тело — чужое, разумеется, а не свое — являлось для Лесневской кладезем жутких тайн и неразрешимых загадок. Трицепс от бицепса она еще могла отличить, но вот найти каротидный синус было выше ее возможностей.
Он еще раз оглядел конверт — аванс, который Вике предстояло отработать — и с неприятной усмешкой произнес:
— Иди туда, где аппетитней пахнет. Тигры там не водятся, больше козлы и коты, зато и риска меньше. Не тебя съедят, а сама съешь. И будет наше заведение не «Дианой», а «Викторией».
— Это дельная мысль, — согласилась Вика и отступила от него.
— Очень дельная. Тигра только жаль. Все он, бедный, тогда потеряет — и женщину, и работу.
Она резко развернулась на каблучках и заспешила к лестнице. Баглай, пробормотав — «На мой век чужих спин хватит!» — стоял у дверей своего кабинета, быстрым движением языка облизывал губы и втягивал носом воздух. В нем еще витали пряные викины запахи, сладкие и дразнящие, как видение водопада в пустыне. Он представил ее обнаженной, потом — в шубке, наброшенной на голое тело, сидящей в кресле с широко раздвинутыми бедрами, с жадностью сглотнул, коснулся дверной ручки, стиснул ее словно полную девичью грудь, отпустил и тоже направился к лестнице.
В регистратуре стоял телефон, которым обычно пользовались сотрудники «Дианы». Сейчас тут было пусто; шторы на окнах задернуты, компьютеры выключены, ящики с картотекой — под замком, щиток над окошком кассы опущен. Тишина, полумрак, безлюдье, и никаких посторонних ушей…
Баглай набрал знакомый номер. Ответила, как всегда, Ядвига — и, как всегда, узнала его по голосу. Тонкий слух был совершенно необходим в ее профессии, столь же тонкой и деликатной, не допускавшей ни имен, ни прозвищ, ни иных определений клиентов, ни писаной либо компьютерной бухгалтерии, ни, разумеется, налоговой отчетности. Налог Ядвига все-таки платила, но назывался он иначе, не налогом, а долей за охрану и защиту, и те, кто охранял и защищал — как бизнес Ядвиги, так и ее саму с девицами — имели смутное представление о балансе. Зато отлично разбирались в портретах американских президентов.
Восьмое марта — семейное торжество, и по намекам Ядвиги Баглай догадался, что звонок ее обрадовал, поскольку девушки простаивают, а бизнес терпит убытки. Ядвига, сочная сорокалетняя блондинка, считала себя менеджером, но ее предприятие обходилось без офиса и конторского оборудования, без складов, магазинов и контрактов, и даже — упаси Господь! — без записных книжек.