Засим Глухов потянулся к телефону, снял трубку и набрал номер Мартьянова.
— Андрюша, ты?
— Я, — отозвался знакомый бас. — Я, голубчик.
— Чем занаят?
— Я одну мечту, скрывая, нежу — что я сердцем чист. Но и я кого-нибудь зарежу под осенний свист.
Каждый сходит с ума по-своему в этом лучшем из миров, подумал Ян Глебович; один мечтает океаны рисовать, другой — найти вставную челюсть в животе покойника, а третий изъясняется стихами. Впрочем, к этой мартьяновской слабости он был привычен и с первых слов репертуара брался предсказать, в каком приятель настроении. Если цитирует Пушкина или Хайяма — в игривом, если Гомера и Гете — в возвышенном, а ежели Данте и Мильтона — в мрачном. Есенин в этой шкале соответствовал благодушию со слабым минорным оттенком.
— Нынче у нас апрель, — сказал Глухов, — свистов осенних не слышно, так что ты погоди меня резать.
Вот в ноябре я сам тебе горло подставлю.
— Заметано, — послышалось в трубке. — Вот она, суровая жестокость, где весь смысл — страдания людей! Режет серп тяжелые колосья, как под горло режут лебедей…
— Кончай дурачиться. — Ян Глебович взглянул на часы и машинально отметил: время — пять минут одиннадцатого, скоро сводку принесут. — Скажи-ка, Андрюша, «Диана» под твоими бойцами? Это лечебница на Большом, на Петроградской.
— Мой клиент. Мосолов Виктор Петрович там за хозяина. Только не лечебница у него, а оздоровительный центр. Души, ванны, массажи… Цены, правда, кусаются.
— Вот-вот, — оживился Глухов, — кусаются! А мне бы на массаж попасть, но чтоб к определенному человеку и без обдираловки. Составишь протекцию?
— Чего тут составлять — у меня абонемент бесплатный, от хозяйских щедрот. Бери и пользуйся! Хоть на массаж, хоть на шейпинг… А если желаешь, выведут шерсть с ягодиц и пересадят на плешь. Или там щечки подтянут… Неприятная процедура, зато ни единой морщинки! Все облетят, как с белых яблонь дым.
— Не надо мне щеки подтягивать, я к массажисту хочу, — терпеливо объяснил Глухов. — К Баглаю Игорю Олеговичу. Крупный, говорят, специалист по хребтам и поясницам, очередь к нему большая и без знакомства не попасть. А ты с его хозяином дружбишься, с этим Мосоловым, плешь бесплатно засеваешь… Или я что-то не понял?
— Не понял. Он мне не друг, а клиент. Чисто деловые отношения… Но уважительные. Денег лишних он мне не заплатит, а просьбу исполнит. Я ему сей момент позвоню. Ты когда лечиться желаешь? Прямо завтра?
— А чего тянуть? Завтра, часиков в пять. Потом — три-четыре раза в неделю, сеансов десять или двенадцать… Выдюжит твой абонемент?
— Выдюжит, — сказал Мартьянов, сделал паузу и осторожно полюбопытствовал: — Тебе и правда полечиться надо, или какой другой интерес?
— Это оперативная информация.
— Осознал и принял к сведению. Ты, Янчик, меня пойми, я в твои дела не лезу, зря не выспрашиваю… Волхвы не боятся могучих владык и княжеский дар им не нужен… Но если с этой «Дианой» непорядок, я разорву договор. Мой «Скиф» — контора чистая. И если ты глаз положил на моего клиента, так зачем мне такой клиент? Это уже не клиент, а ущерб для репутации. Верно я рассуждаю?
— Верно, — согласился Глухов. — Ты, однако, не торопись договоры рвать, дело не закончено, и «Скиф» твой в этом деле ни при чем. Ты мне лучше скажи, что за тип этот Мосолов?
— Ну, платит вовремя, человек деловой, не бедный… Своего, похоже, не упустит, но обходительный, бывший доцент. Кажется, из Химико-фармацевтического… В общем, из аптекарей.
— Это я знаю, — Глухов покосился на справку, составленную Линдой. — Ты по существу говори.
— По существу… Ну, жадноват, девок любит… еще родич у него имеется в Законодательном Собрании… лекарствами приторговывают, больше импортом… Пожалуй, все.
— И на том спасибо. Кстати, будешь с ним говорить, должность мою не поминай, да и фамилию тоже. Скажи, Ян Глебович с радикулитом. Приятель детства. Одноклассник.
— А если спросит, кто таков?
— Художник.
Одноклассник.
— А если спросит, кто таков?
— Художник. Живописец, пейзажи рисует. Моря.
— Князь у синя моря ходит, с синя моря глаз не сводит, — продекламировал Мартьянов. — Договорились, Ян. Вечером перезвоню.
В половине одиннадцатого, едва Глухов закончил изучать биографию хозяина «Дианы», с ИВЦ поступила сводка суточных происшествий. Разбои, грабежи, угоны… Перечисление дел, по которым начато следствие… Две строки были обведены — не иначе, как той старательной девушкой, любившей шоколадки. Глухов сощурился, прочитал: «Черешин Ю.Д., известный коллекционер. Внезапная смерть. Наступила предположительно в ночь с 27 на 28 марта. Следователь Пастухов Н.Н.»
Он откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза и посидел так с минуту, мысленно перетряхивая сегодняшний график. Время будет, но вечером. Жаль! Хотелось бы Линду проводить, мелькнула мысль. Глухов взглянул на верин портрет, пробормотал:
— Вот жизнь! Первым делом у нас самолеты, ну а девушки, а девушки — потом… — и потянул к себе телефонный справочник.
Пастухов Николай Николаевич значился в следственном отделе ГУВД и, судя по голосу, был молод, энергичен и преисполнен уважения к подполковнику Глухову, эксперту-криминалисту бригады «Прим». Ян Глебович договорился, что осмотрит место происшествия и познакомится с материалами, которых было пока что немного: акт о вскрытии черешинской квартиры, протокол допроса некоего Пискунова и предварительное заключение судмедэксперта. Причиной смерти явилась цереброваскулярная болезнь, иными словами — инсульт; так же, как в остальных подозрительных случаях.