— Да знаю я, что ты у нас — легенда среди прочих из твоего племени. Но мне-то что до того? — ответил Н’рх зло, но и нерешительно. — У меня своя служба, не тебе меня спрашивать. Есть другие, кому об том думать следует и кому мною командовать.
Тогда Крепа вдруг почувствовала, что голодна. Подошла к мешку, взвесила, опять на кухне половину пайки выделили, не все, что ей полагалось бы как нормальной циклопе. Раскрутила веревочку, которой была завязана горловина, заглянула внутрь. Хлеб был с червоточиной, и не хлеб уже, а так — сухарь величиной с буханку, рыба протухла, не очень большой кусок мяса был пережарен на огне, а ведь всем известно, что она любила, чтобы мясо еще чуть сочилось соком. Пара небольших луковиц оказалась тоже побита и начинала гнить.
— Мне на три дня три буханки хлеба положены, — буркнула она.
— Там внизу гречневые лепешки с салом, как повар сказал.
— Врет он все, твой повар. Хорошо если в прошлом году ту сковороду, на которой он лепешки пек, хотя бы разок смазали. Сказал тоже, с салом… — Подняла голову, посмотрела на Н’рха с прищуром. — Пива вечернего, как полагаю, я все еще лишена?
— А воду, — не отвечая на вопрос, отозвался карлик, — поднимешь сама.
— Пива вечернего, как полагаю, я все еще лишена?
— А воду, — не отвечая на вопрос, отозвался карлик, — поднимешь сама. Кувшин на веревке спустишь, покричишь, и кто-нибудь наполнит из колодца.
И тогда она с удовольствием произнесла то, что давно думала и что давно хотела сказать:
— Гад ты все же, Н’рх, и жмот, каких мало, совсем, видать, заворовался. — Подождала, наслаждаясь эффектом, а карлик и в самом деле начал краснеть от злости, от обиды и от оскорбления, конечно. — Такой хавчик лишь для нормального солдата, и то — мало окажется. Легионеры, к слову сказать, в мирное время больше получают.
— А мы не легионеры, и ты — не легионер уже!.. — выкрикнул карлик и лишь тогда решил образумиться. Выпрямился, стал суше и тверже лицом, даже бороденку свою пригладил, чтобы начальственность в кулак собрать. — И у нас мир пока, как ты могла заметить.
— Мир?.. Ну-ну, — неопределенно промямлила Скрепа и решила про свои ощущения о том, что кто-то к ним направляется, командиру не говорить.
Как он с ней, так и она с ним, с ними всеми. Пусть потом сами крутятся, как хотят.
И уже снизу, опустившись на землю, Н’рх прокричал:
— Знаешь, Скала, я тебя тут, пожалуй, запру.
— Эгей, — тут же заорала она в ответ, — а как же мне по нужде?
— Тут внизу места тебе хватит, а потом как-нибудь вынесешь, чего нагадишь.
И он ее действительно запер, Крепа слышала, да небось еще навесил такой замок, что и ей, пожалуй, было его непросто вышибить. Впрочем, она рассчитывала, что до этого не дойдет. К тому же, кажется, только на это карлик и рассчитывал, чтобы отправить еще одно донесение о том, что она уже двери ломает и форт стала крушить-разламывать… Но вот с водой было худо. Крепа даже подумала, что какой-нибудь из этих гадов, тот же Малтуск например, если она к кому-то обратится за помощью, может кувшин ее и разбить, якобы ненароком. В общем, как ни удивительно, она приготовилась сидеть тут, словно бы в осаде, а что еще она могла? В таком вот положении оказалась и подозревала, что оно может сделаться еще хуже.
5
С водой вышло совсем плохо. Остолопы гарнизонные, зная, что их сварливый и не умеющий прощать командир не очень-то жалует Крепу, отнюдь не спешили ей на помощь. Один раз она почти отчаялась, выкрикивая, как какая-нибудь кукушка, со своей башни проходивших мимо солдат, которые — ведь видно было — попросту маялись от безделья, но на кувшин, который она спустила на веревке, внимания не обращали.
А пить все же хотелось, несмотря на холод, который из-за ветров, порой очень свежих, как и должно быть в горах, начинал донимать ее особенно под утро, когда воздух еще и влагой напитывался, то ли от росы, то ли спускался с ледников, которые венчали не такие уж далекие вершины западного хребта.
В общем, пришлось ей не раз и не два даже угрожать кому-то из самых молодых и потому послушных, чтобы они все же наполнили ей кувшинчик из колодца, объяснив, что не век же она будет тут сидеть, а вот когда спустится, тогда… Это подействовало раз, второй, а потом в дело вмешался Малтуск — отродье гнилой рыбы. Он как-то отодрал одного из самых забитых и потому трусоватых новобранцев за ухо, чтобы тот не лез, куда не просят. Такой уж он был, этот лестригон, всегда демонстрировал свою силу на самых слабых. Подонистый в общем-то трюк, но это, к сожалению, действовало.
И еда, которую Н’рх принес на три дня, закончилась уже к исходу дня второго, и весь третий день Крепа просидела голодной.
При этом у нее еще и мысли появились о том, что ведь «забудет» ей новый паек этот грязный карлик принести, может и пару-тройку дней об этом не «вспоминать», а потом сделает удивленные глаза, разведет руками, мол, виноват, но это и не очень-то важно, у него ведь есть дела поважнее… Скотина он и сволочь, думала Скала, прикидывая, когда можно будет попробовать выломать дверь, чтобы совсем уж дурой не оказаться.
Вот в этих размышлениях и прошел третий день, и никто ей, конечно, новый мешок, хотя бы с теми сухими лепешками и парой луковиц для вкуса, не принес. А под вечер, когда она уже и сама заметила, что стала слабеть от голода, вдруг над горизонтом всплыло… ощущение направленности на них, исходящее от чего-то малопонятного, незнакомого, но от этого еще более сильного, как ей показалось.