— Легче всего, кажется, пришлось мне. Я отправляюсь на север. — Оле-Лех поскреб свою похожую на легкие перья щетину. — А там хозяйствует Рош Скрижаль, как сказывают, книгочей и любитель тишины. Правда, еще есть Нора Поток, а это значит, придется забрести в такие дикие места, где и леса нет… Почти до тундры придется дойти. — Он снова выпил и скривился, долил из стеклянного кувшина в свой кубок бренди, хлебнул уже с удовольствием. — Надо будет здесь запастись этим пойлом, там не достанешь такого ни за какие деньги. — Он посмотрел на Франа. — Но хуже всего придется тебе, друг. Тебе отправляться в самые горячие земли, к Вильтону Песку и Августу Облако. Вильтон всем известный некромант, а про Августа вообще ничего не известно.
— Это может оказаться или очень хорошо, или очень плохо. Вдруг Облако всех, кто в его земли забредает без спроса, в соляные столбы обращает?
— Пугаться-то заранее не следует, — сказал Сухром философски.
Они помолчали, Оле-Лех полез во внутренний карман своего колета, в котором явился на вызов Госпожи, и вытащил мешочек из замши. Вытряхнул из него еще три мешочка поменьше, из одного вытащил странный, причудливый медальон, украшенный камнем с ноготь взрослого человека, играющий в своей глубине ярким фиолетовым отблеском.
— Она еще сказала, что нам следует найти тех… исполнителей, которых мы должны уговорить следовать с нами, как этот вот камешек захочет. И как же это произойдет?
— Вообще-то Госпожа сказала, что поможет медальон, а не камень, — поправил его Сухром.
— Никакой разницы не вижу.
— Не скажи.
Доели, и вряд ли кто-либо из них вообще почувствовал вкус еды, как ни старательно и умело она была приготовлена. Фран тоже выпил светлое вино, налил темного, тоже не понравилось, выплеснул под стол. Налил немного бренди, вот его он стал пробовать, причмокивая.
— Хорошо задание — пойди, не зная куда, найди, не знаю кого… Которые найдут то, чего не знает никто.
— Это не обсуждается, — ответил Франу восточник, нахмурившись. Чувствовалось, что теперь эти оба… компаньона тяготили его.
— Разумеется, — согласился Фран-человек. — Вот только как же этих смертных искать-то? — Он помолчал. — И что значит — найти именно тех, в ком есть искра такого же цвета, что в камне светится?
Не сговариваясь, он и Сухром тоже достали по три медальона. У Сухрома были камни синий, красный и очень светлый, почти бесцветный, с оранжевым отсветом. У Франа в медальонах оказались желтый, очень большой, неприметный серенький, едва ли не как галька на берегу моря, величиной с семечку подсолнечника, похожий даже формой, и коричневатый, кажущийся мягким и совершенно неприглядным.
Даже серый камешек, по сравнению с этим коричневым, представлялся чуть ли не благородным.
— И что же в них такое содержится? — решил выразить свое недоумение Сухром.
— Магия, брат, — ответил Оле-Лех.
Он тоже разложил свои медальоны, приглядываясь к ним недоверчиво и в то же время благоговейно. Помимо фиолетового камня в его медальонах имелись зеленый изумруд и голубой топаз. Хотя и от этих благородных камней те, что были вставлены в его медальоны, отличались изрядно. Они были… более яркими, насыщенными некоей силой, казались едва ли не горячими.
— Меня еще вот что озадачило, — продолжил Оле-Лех, снова почесав свою щетину, при этом возникало впечатление, что растительностью этой он изрядно гордится. — Что значат слова Госпожи, мол, если кто-либо из нас не справится, она пошлет других? И притом помогать не станет, иначе это будет очень заметно другим архимагам?
— Да то и значит, что она сказала. Чего ты не понимаешь? — Фран спрятал медальоны, как и Оле-Лех, в нагрудный карман своего длинноватого белоснежного доломана.
— Мы все сами должны решать, вот что, — добавил Сухром, поглядывая на двери. Он определенно ждал своего слугу. — Я расстроился не от этого. А потому, что с собой следует брать только по одному слуге. Как это можно — в дальнем путешествии, почти в походе пользоваться только одним прислужником? В голове не укладывается…
— А у меня всегда один, — пожал плечами Фран, — я привык. Да и справляется мой Калемиатвель, знаете ли, забот у него не слишком много.
— Так то — ты, а я же… — Сухром даже голову повесил, расстроившись. Проговорил, глядя в тарелку с остатками мяса и потеками красного сока: — Что же, я все должен сам делать, так получается?
И словно бы в ответ на его вопросы в комнату осторожно, стараясь не шуметь, вошли трое их оруженосцев и слуг. Их привел все тот же Калемиатвель, который даже немного запыхался, выполняя распоряжение Франа. Он открыл было рот, чтобы доложить, что все исполнено, но посмотрел, как рыцари сидят за столом, и отошел в сторону.
— Датыр, лисий сын, почему тебя не оказалось в «Двух рыцарях»? Ты же должен был там ожидать меня.
— Господин… — Слуга согнулся в несколько преувеличенном поклоне. Когда он выпрямился, стало ясно, что про себя он посмеивается и ничуть не боится суровости Сухрома.
Он был уже пожилым, и возраст сгладил едва ли не все черты, свойственные ему от рождения и предков. В чем-то он был даже более похож на человека, чем это удавалось иным людям. У него были длинные, серые от седины волосы, забранные в длинную косу, которую он иногда свободно запихивал за пояс. Сказывали, что когда-то он был отличным бойцом, но в какой-то осаде, которую уже никто не помнил, получил три стрелы в грудь и живот, чудом выжил и с тех пор поединщиком был не самым выносливым. Про него также ходили слухи, что на короткое время, примерно на четверть минуты, он умел таинственным образом омолаживаться и начинал биться едва ли не лучше, чем умеют голубокожие демоники. К тому же у него в этом измененном состоянии был невероятно сильный удар, как-то он кулаком перешиб ствол бамбука с ногу мужчины толщиной, это Фран сам видел, хотя и не очень-то поверил — трюк этот вполне мог оказаться одной из восточных иллюзий, фокусом, а не боевым мастерством.