Тогда стал открывать замок. А был тот совсем старым, настолько, что поневоле приходили в голову мысли о столетиях, миновавших с того дня, когда этот замок установили здесь. Общую систему Гиена, конечно, понимал, но какие-то хитрости, уже забытые нынешними мастерами, не позволяли с замком справиться. Берит даже разозлился на себя, потому что не ему, Гиене, было тормозить перед таким запором. А потом что-то щелкнуло, и все — дверь качнулась… Всего-то на волос, но она, несомненно, сдалась, и он толкнул ее.
В сокровищнице было не так темно, как в коридоре. Откуда-то пробивался лучик света, вероятно, от лампы, зажженной наверху, отбрасывающей свет по сложной системе вентиляции умело поставленными зеркалами. Храмовники всегда были мастерами на такие штуки. Для привыкшего к подземельной тьме Берита это было неумеренной иллюминацией. А еще тут было сухо и свежо, вовсе не чувствовалось застоявшейся сырости, которая осталась за дверью.
И пахло богатством, пусть и ненужным, едва ли не забытым, но все же богатством, деньгами, драгоценностями, изобилием, добытым трудом многих поколений самых разных существ и рас, живущих в мире.
Берит осторожно прошел вперед по проходу, образованному собранными и выставленными у стены доспехами, богато украшенными золотом, серебром и полудрагоценными каменьями.
Потом пошло оружие помельче — узорчатые мечи и булавы странной формы, какие-то арбалеты с расстроенными спусковыми механизмами и разорванной тетивой, другие смертоносные устройства, о действии которых Берит даже не пробовал догадываться. За ними на разных полках находились прочие побрякушки — табакерки, кольца с браслетами, диадемы, даже две совсем потемневшие от времени короны, одна большая, мужская, другая поменьше, может, женская или детская.
Помещение сделало поворот, и пошло все прочее — немалых размеров чаны с самоцветами, но пока не слишком дорогими, хотя за иные из них Берит с Гонорией мог бы безбедно прожить месяц или больше. Было также много тканей, вычурных, драгоценных, вышитых узорами, но толку от них было мало, потому что они уже наверняка сгнили. Были меха с севера, дорогие пояса, какие-то мантии, тиары… И лишь за ними оказались монеты. Их было очень много, но все больше серебра, тусклого и старого, как и все, что здесь хранилось. Совсем у стен стояли бочки, как в винном подвале, только поставленные на донышко, и без крышек, многие из них разваливались от ветхости, а из них на пол просыпались, словно застывшая вода, совсем уж черные бронзовые монетки, но изредка то тут, то там поблескивало золото. Настоящие золотые невиданной формы и незнакомой чеканки… Собрать их нетрудно, хоть целый кошель, но что на них купишь? Первый же трактирщик, увидев такую монету, донесет стражникам, а они-то сообразят… Нет, Берит не знал, что с этим делать.
У дальней глухой стены находились полки с какими-то амулетами, и было их так много, что он даже потряс головой. А еще тут были предметы обихода храмовых служб или подношения богатеев, что-то просивших у Метли, — поставцы, подсвечники, кадила, много ламп и лампадок… снова перемежаемые богатой одеждой для служб, сплошь затканной золотом и украшенной таким количеством уже настоящих, дорогих камней, что Берит едва не зажмурился. И свет здесь опять пробивался по воздуховоду, падая на небольшой ящик, выделяя его, словно бы главную ценность… Может, это был гроб Метли, ее саркофаг, ее хранилище?
Вот только, как Берит точно знал, ее мощи находились наверху, в главном приделе всего этого храма-монастыря. И хранились они под толстой прозрачной крышкой, чтобы все, кто заслуживал такой милости, могли на Метлю посмотреть и помолиться, глядя ей в лик, вернее, в то, что от него осталось, все же жила святая лет семьсот назад, но также рассказывали, что мощи ее оставались нетленными… Еще рассказывали, что те, кто подходил к ее мощам, испытывали благодать, а перед этим ящиком Берит ничего особенного не ощущал… Или все же что-то на него действовало?..
Но не могли же храмовники выставить наверху фальшивку, а здесь оставить настоящую Метлю? Нет, такого быть не могло, ведь ходят же к ней прихожане, и многим она помогает, от чего-то вылечивает или, наоборот, на врагов что-то наводит… Жаль, не силен Берит в религиях, надо было расспросить хотя бы Гонорию, что она знает об этой святой?
Он даже призадумался и лишь потом, очнувшись, вдруг заметил, что на краю этого ящика, в ногах, если это был гроб, лежит тончайшее, почти невидимое даже при свете сверху Покрывальце, конечно, пыльное, но и определенно целенькое, словно бы вчера только вытканное. Сероватое или синее, с легкими золотыми и серебряными нитями по кайме. Вот глядя на это покрывальце, Берит по прозвищу Гиена определенно что-то почувствовал.
Это было нечто нежное, мягкое, уступчивое и в то же время сильное, крепкое, как океанский корабль, только что спущенный со стапеля. Легчайшее, парящее над миром и даже в этом подземелье веселящее все вокруг, но и несминаемое, возобновляющееся постоянно, как трава или волны, как ветер или восход солнца. Теперь Гиена знал, зачем он пришел сюда и что от него требовал Падан, он протянул руку и стянул это Покрывальце со странного ящика, скомкал.
Ткани в этом Покрывале оказалось меньше, чем водки в одной рюмке, он бы мог вообще спрятать его в своем ухе, если бы захотел, и оно бы там отлично уместилось… А ведь казалось, пока было расстелено, таким широким и длинным, не меньше, чем зимняя женская шаль.
И тогда в храме что-то изменилось, Гиена почуял это, как вообще привык чуять и оценивать опасность. Тревога, храмовники заметили его, поняли, что он забрался сюда, в сокровищницу, и уже знали, что он похитил эту вот тканинку, Покрывальце это… клятое!