Оле-Лех его подождал, почему-то разглядывая кровавую дорожку, которая осталась от тела зарубленного им тавернщика. И вдруг откуда-то издалека, может из кладовой, донесся крик Тальды:
— Господин, тут такое изобилие окороков всяких, и сухой рыбы, и муки… Да, еще вино есть, много вина. — Потом ненадолго повисло молчание, затем раздался еще один торжествующий вопль: — Ого, господин, тут бренди в бочонке, будет коням нашим пойло, как они любят. — Орк появился в дверях, ведущих на кухню, и что-то уже жевал. — Нам всего и не увезти, — сообщил он радостно.
— Воды, Тальда, — напомнил ему Оле-Лех.
— Ага, да… Сейчас, сахиб. — И он исчез в кухне снова, чтобы принести наконец воды.
Принес он целую лохань, да таких размеров, что и тройка коней могла бы из нее напиться. Поставил на один из столов в темном углу зала. Оле-Лех с удовольствием закатал рукава, опустил руки в воду и тогда только заметил, что на его коже была… Нет, царапиной это назвать было нельзя, это были два полукружия, глубоких и с заметными перерывами. Это был укус! Только не человеческий и не звериный, потому что у людей не бывает таких широких челюстей, а звери кусают, чтобы рвать мясо клыками. Здесь же было что-то иное, Тальда, стоя рядом, дрогнул и снова задышал так часто и громко, что рыцарь посмотрел на него с неодобрением.
— Господин, — сказал Тальда старательно ровным голосом, — ты уверен, что тебя в замке том не куснула эта, как ее… женщина, сестра чудовищ?
Дело-то было серьезней, чем казалось раньше.
— Нет, не уверен, кажется, я протянул к ней руку, когда она завизжала, или когда стала говорить что-то, чего я не понял. — И умолк, пробуя вспомнить, кто и где тогда сидел или стоял в замке, когда появился первый из братьев.
— Как же ты ничего не почувствовал? — спросил орк.
— Она незаметно… Или не до того мне было, — ответил рыцарь, — вот и пропустил. К тому же, знаешь, рана не болит совсем… Она какой-то яд имеет на зубах, чтобы кусать почти безболезненно, что ли? Нет, не вспомню с точностью, она ли это, или кто-то другой.
— Да кто другой-то, сахиб? — почти завыл Тальда. Взял руку рыцаря, подвел его к факелу, подставил ближе к свету, внимательно изучил. — Она это, — вынес заключение, — больше так кусать некому. А те зверюги, с которыми мы рубились, до тебя так близко дотянуться не могли… — Он впился в Оле-Леха взглядом, будто хотел высмотреть в нем какие-то изменения, будто бы рыцарь вот прямо сейчас должен был во что-то страшное и чудовищное превращаться. — Ты что-нибудь чувствуешь в себе необычное? — И вдруг сорвался с места в недавно обнаруженную кладовку. — Погоди, сахиб, сейчас я бренди принесу, польем преобильно, глядишь, и промоется рана.
Бренди был неплох, в нем чувствовался вкус вишни, причудливо смешанный с жестковатостью желудей. Очень необычно это было, но здорово. Рыцарь выпил целый стакан. Тальда, пожалуй, прикладывался к стакану раза три, но при этом он не стеснялся и руку рыцаря поливать над тазом с водой. Наконец рыцарь понял, что большего они не добьются, сказал ровно:
— Если у нее был яд на зубах, то он уже подействовал. Подумай сам, мы ехали, мы сидели и ужинали тут… Слишком много времени прошло.
— А что бывает, если укусит метар… матер… ну то чудище, которое в замке обитает?
— Метаморф, Тальда, запомни, может пригодиться название, когда будешь доктору объяснять или кому-нибудь из наших орденских, что со мной произошло. Если происходить будет… Ну да ты парень смышленый, сам все увидишь и поймешь.
— Не надо, чтобы с тобой что-то произошло, сахиб.
— Сам не хочу, — усмехнулся Оле-Лех. — Ладно, давай грузи в карету все, что нам пригодится, окорока и другие припасы. — Он подхватил бочонок бренди галлона на два, не меньше. — Это я понесу.
Тальда с опаской посмотрел на таз с водой, сдобренной теперь смытой кровью и бренди. Оле-Лех хохотнул про себя, оруженосец отчетливо боялся заразиться ядом, который, возможно, они вымыли из его раны. Раньше-то он обыкновенно даже купался в той воде, которая оставалась после рыцаря в кадушке. Но к этому теперь следовало привыкать, по крайней мере, на некоторое время. Рыцарь вырвал факел покрупнее из державки на одном из столбов и вышел.
Ветер немного поутих, и дождь стал малозаметным, моросящим, но все же в свете пламени капли слетали сверху безостановочно. Пока они с Тальдой волновались из-за укуса владелицы замка Титуф, возница делал свое дело.
Кони рвали тела егеря и тавернщика так, что даже Оле-Леха, который считался крепким как камень солдатом, замутило. Возможно, потому, что тавернщик действительно оказался волосатым, а эльфы к человеческим волосам испытывают стойкое отвращение, и рыцарь сейчас некстати припомнил, что он на три четверти эльф, или на две трети, или еще как-то…
После того как кони наелись и выпили едва не четверть того немалого бочонка бренди, который обнаружился в таверне, да и возница сожрал неожиданно для рыцаря целый окорок, запив его все тем же бренди, а Тальда, беспрерывно что-то жуя, загрузил карету едва не до верха, они тронулись в путь.
Кони на этот раз не летели, будто на крыльях, они почти… ступали с нормальной скоростью. Тальда, захмелев и разнежившись от сытости, все же пару раз высунулся в окошко, чтобы посмотреть, что происходит с возницей. Наконец он сообщил:
— Франкенштейн наш говорит, сахиб, что они отяжелели от жратвы.