Деревья, животные; планеты, звезды… Честное слово, Нейрам легче оправдал бы изменения галактического масштаба, чем собственную трансформацию. Увы, те люди, на станции, говорили правду. К одному из них, очевидному техноложцу, антис чувствовал необъяснимую привязанность. И боялся задуматься: с чего бы это?
В памяти без объяснимых причин всплывал образ миски с ложкой.
— Надо кушать! Иначе сдохнешь, дебил. Давай, за маму-папу… за дядю Тарталью…
Нейрам ничего не слышал об умалишенных антисах, но боялся стать первым.
— Теперь, значит, будем памятники сносить, — кей скорчил печальную гримасу. — Жаль. Произведения, можно сказать, искусства.
— Какие памятники?
— Твои. Бахрам Кава постарался. Ты же — национальный герой! В Сагларе, на площади Свободы, в Хирамабаде перед Народным собранием; возле Начкарского университета… Слушай, давай оставим, а? Оно, конечно, при жизни неловко, зато случай уникальный. Народ поймет и одобрит.
— Почему вы отреклись? — спросил Нейрам.
Кей Кобад стер усмешку с лица. Серьезный, он очень напоминал своего деда, Гударза II, чьи дни представляли собой череду непрерывных войн и политических конфликтов. Темные глазки превратились в иглы. Кей смотрел на помолодевшего антиса, словно хотел вонзить взгляд в самое сердце.
— Я рад, что ты вернулся, малыш, — в прошлом он часто звал Нейрама Самангана «малышом», хотя был ненамного старше антиса. — Когда ты исчез, я долго не верил. Ждал. Потом решил: это знак. Ты ушел, пора уходить и мне. Надо отпустить поводья. И с обочины полюбоваться, как оно завертится без нас. Незаменимых нет. Глупо ложиться под двухсоттонный каток, чтобы доказать: избранный тобой путь верен. В историческом плане время все расставит по местам. В человеческом… Ты даже не представляешь, малыш, сколько досуга появляется после отречения! Прогулки, вечеринки, хобби…
Он кивнул на стол, где лежала пара конструкций из дерева и лески.
— Помнишь, я любил делать куклы. Особенно мне удавались штоковые марионетки. Видишь те две ваги? С их помощью управляют куклами. А теперь скажи мне, в чем разница между этими вагами?
Люди, близко знавшие Кобада, быстро привыкали к манере кея задавать нелепые вопросы, затрагивать темы, вроде бы не имеющие отношения к предмету беседы — и в конце концов увязывать случайные фрагменты в тугой узел. Нейрам послушно уставился на ваги. «Вагины» — всплыла дурацкая, пошлая ассоциация. Но нет, ваги были похожи скорее на фаллосы, а еще больше — на кресты.
На длинном стержне крепилась неподвижная поперечина, и дальше — качающееся коромысло. И стержень, и коромысло оснащались нитями, свисавшими со стола.
— Не знаю, — ответил антис.
Кей похлопал его по плечу.
— Зато я знаю. Первая вага — для куклы-человека. Вторая — для куклы-животного. И если у животного стержень расположен горизонтально, то у человека — вертикально. Соображаешь?
— Нет.
— Да, ты изменился, — Кобад вздохнул. Сплетя пальцы, он поднял руки над головой и с хрустом потянулся. Казалось, кей готовится взять рекордного веса штангу. — Нейрам, которого я помню, легче орудовал аллегориями. Иногда мне хочется стать моложе, но не сейчас. Не обижайся, это я любя…
— Я не обижаюсь, владыка.
— Оставь титулы в покое. Я больше не владыка. Кобад Рузимшан, пенсионер галактического значения, чтоб его… Скучный, в сущности, дядька. Одна радость, что при деньгах. Лучше задумайся вот над чем… Ну не может же быть случайностью, что наш стержень — вертикален! Вектор от земли в небо. А мы и в небе — горизонтальны. Как животные, право слово…
Подойдя к столу, он взял ближайшую вагу. Нити болтались, извивались, шевелясь тонкими щупальцами. «Нужна кукла, — невпопад подумал Нейрам, следя за действиями кея. — Пульчинелло. Есть такая кукла — Пульчинелло. Хорошая кукла…»
— Пульчинелло. Это имя. Тебя так зовут.
Антис закрыл глаза. Он не понимал, откуда являются обрывки странных воспоминаний. Он был уверен, что никогда не знал никого по имени Пульчинелло. Ни человека, ни куклы. И все равно, от этого слова тянуло уютом. Покой и дружба: Пульчинелло. Тепло домашнего очага. Так голодный помнит, как его накормили и не взяли платы. Пульчинелло. Пахлаван Качаль. Нейрам Саманган.
Двадцать семь лет насмарку — подтвердившийся факт.
«Что со мной сделали?»
— Мы давным-давно не эволюционируем. Вехдены, брамайны, вудуны. Помпилианцы. Остальные. Мелочи — не в счет. Я полагал, что разумный реформизм поможет нам, Хозяевам Огня, счистить ракушки с днища. Совершить прорыв в новое качество. Я ошибся. Не в цели — в способе. Изменения, предложенные сверху, разрушают. Даже если поначалу они выглядят привлекательно, в них все равно таится гибельный вирус. Объект реформы привыкает не меняться, а подчиняться. Не работник, а раб.
Гибельный вирус, думал антис. Не изменение, а подчинение.
Голубые глаза.
«Что со мной сделали, а?»
— Да, я отрекся, — сказал пенсионер галактического значения, манипулируя вагой. — Думаешь, я не знал, к чему это приведет? Знал. Но лучше огонь, чем пепел. Зачем мне робот-держава? Я что, помпилианец? Теперь наши деятели всех гадюк вешают на меня. Спровоцировал, развалил, устранился. Куколок мастерит, сын скорпиона. А я жду. Случай — лучший руководитель. Вот, дождался…