Чувствуя себя в джунглях, Лючано осматривался, узнавая в лучшем случае одно растение из десятка. В душу закрался страх. Казалось, из рукотворных зарослей сейчас выползет удав или прыгнет леопард.
В душу закрался страх. Казалось, из рукотворных зарослей сейчас выползет удав или прыгнет леопард.
— Это лихнис.
Повернувшись к гостю спиной, сатрап любовался кустом метровой высоты. Подсвечен скрытым «псевдо-солнцем», весь в цвету, куст горел темно-алым пламенем. Наверное, в статном, величественном, скромно одетом Хозяине Огня, когда он встал у живого пожара, усматривалась известная аллегория. Но гостю сейчас было не до символов.
— Лихнис халцедонский, иначе горицвет. По строению похож на гвоздику, по окраске — на мак. Любуясь им, обретаешь бодрость и энергию. А это — тигридия павлинья. Красавица, да?
— Да, — ответил Тарталья, чтобы не молчать.
Тигридия походила на стареющую провинциалку, доставшую из шкатулки все драгоценности, какие были. Желток, оранж, кровь, пурпур; зев — пятнистый, махровый. Светло-зеленые мечи листьев охраняли сокровища, выставленные напоказ.
— Вы недавно видели моего сына. Как он?
— Э-э… В общем, нормально.
«Ты идиот, малыш, — вздохнул маэстро Карл. — Расскажи еще, что сынок хорошо кушает. За папу, маму и тебя лично. Прибавил в весе. Дерется. Начал потихоньку летать…»
Сатрап, взяв ножницы, стал удалять у лихниса отцветающие головки. Его действия вызывали неприятные ассоциации. Глядя на властного садовника, повернувшегося к гостю в профиль, Лючано обнаружил, что крылья носа у Пира татуированы. Вначале это не слишком бросалось в глаза. Ага, и тройная складка между бровями, похожая на букву W — имплантант, косметический или функциональный.
Следование обычаям?
Оставленные на память грешки молодости?
— Ваш контракт на столе. Там же — подписка о неразглашении. Надеюсь, вы понимаете, что молчание — золото?
— Да.
— Хорошо. Я не люблю прибегать к насилию без крайней нужды. Обратите внимание: в контракте прописана возможность продления срока действия по обоюдному соглашению сторон. Трудно предсказать заранее, какое время мой сын будет нуждаться в ваших услугах. Заверяю вас, что вознаграждение превысит самые смелые ваши ожидания.
Лючано не сомневался, что обоюдное согласие — фигура речи.
Он смотрел, как Пир Саманган, закончив возню с лихнисом, переходит к следующему «клиенту»: перистые листья цвета хаки, соцветья ярко-желтые, похожие на щитки. Защелкали ножницы, обрезая тонкие побеги. Пряный запах распространился по кабинету.
Похоже, хозяин одобрял тот факт, что гость не торопится схватить контракт.
— Вы в курсе истории рождения моего сына?
— Э-э…
— Не надо лгать. Все в курсе, значит, вы тоже. Однажды я уже терял Нейрама, чтобы найти — там, где и не предполагал. Сейчас это повторяется на новом витке спирали.
На миг прервав работу, сатрап откинул волосы, упавшие на глаза. Роскошная грива до сих пор оставалась темной. «Должно быть, красится, — подумал Лючано. — Если выкрасить блондина-Нейрама…» Прошло не более пяти минут с того момента, как он вошел в оранжерею. Пять минут, и сходство отца с сыном куда-то улетучилось.
«Они совершенно не похожи. Ни капельки…»
— Я слушаю. Говорите.
— О чем?
— О ком. О моем сыне.
О моем сыне.
Под щелканье ножниц Лючано заговорил. Воспоминания облекались в слова. «Овощехранилище» гладиатория. Дверь из титанопласта. Ряды камер, забранных решетками. Ухмыляется, подмигивая, ланиста Жорж.
— Он до сих пор в Эскалоне?
— Ланиста? Думаю, он погиб. Ваш сын разрушил гладиаторий, стартуя вслед за мной.
— Жаль.
«Если Жорж Мондени остался в живых — он твой должник, дружок, — вмешался Гишер. — Вряд ли наш цветовод интересовался ланистой из соображений благотворительности…»
— Продолжайте. Я слушаю.
Тщательно взвешивая каждое слово, Лючано повел рассказ дальше. Банки с замазкой; миска и ложка. Первая попытка войти в контакт. Вторая. Главное: не называть антиса — Пульчинелло. Ссадины и синяки Нейрама после «арены». Боль, как способ вывести подопечного из боевого цикло-транса.
— Кто бил моего сына?
— Другой «овощ». Извините, так в гладиатории зовут подопечных…
— Вы ни в чем не виноваты. Продолжайте.
Он говорил, как шел по канату. Аромат оранжереи кружил голову. Неужели сатрап часами выдерживает здесь? Аметистовые, белые, серебристые пятна. Шелест листьев. Тихая капель. Взрывается реакторный отсек: пришел антис. Смыкают кольцо голодные фаги. Башня молчания: невропаст обкладывает дровами исполинскую статую. Горит костер. Горит экипаж «Нейрама».
Дождь.
Птица Шам-Марг.
— Все. Больше я ничего не знаю.
— Это хорошо, — кивнул сатрап. — Вы и так знаете очень много.
«Он никогда не отпустит меня. Контракт — иллюзия. Видимость свободы выбора. Айзек Шармаль не мог убить племянников — и взамен громоздил сложность на сложность. Пир Саманган будет держать меня при сыне; кукольника — при кукле. Даже если у меня есть один шанс из ста оказать на антиса влияние, он прикует меня цепями к Нейраму до конца моих дней. Шармаль-младший не мог убить племянников. Саманган-старший…»
Случайная догадка превратилась в уверенность. Отец принес сына в жертву. Не в силах убрать физически, устроил сложнейшее пси-покушение. Фаруд Сагзи — исполнитель. Истинный организатор провокации, в итоге которой лидер-антис вехденов погиб для всех, а для немногих посвященных навеки поселился в хосписе «Лагуна» — вот он, цветочки выращивает. Ждет, когда завяжутся ягодки. А ведь любит сына, вне сомнений, любит…