Пахарь стоял, не двигаясь. Ни интереса, ни страха, ни удивления — ничего не отражалось в его застывшей фигуре. Он просто стоял и ждал. И земля ждала вместе с ним.
Пришельцы тем временем, сбившись в кучу, о чем-то тихо шептались. Шепот то поднимался волнами, и тогда над поляной воронами вспархивали слова: «в рыло», «с копыт долой», «пусть подавится», — то утихал до ровного мушиного гуда. Наконец тот, что был главным, прокричал через всю поляну:
— Ладно, вижу, с тобой много не наговоришь. Значит, так. Бросай эту свою со-ху. Полезай вон туда. Дырку в борту видишь? Люк называется. Туда, значит, и полезай.
Пахарь стоял неподвижно. Только солнце перебирало по волоску копну его нечесаных лохм, добавляя к рыжему золотое.
— Ты чего, дылда, совсем уже в дерево превратился? Полезай в люк, тебе говорят. В плен мы тебя берем. Плен, понимаешь? Плен. Будешь ты у нас пленный.
Плен, понимаешь? Плен. Будешь ты у нас пленный. Такое правило, понимаешь? С каждой планеты, даже такой задрипанной, как твоя, мы берем по штуке местного населения. У нас там, — краснорожий показал на ракету, — таких охломонов, как ты, четыре клетки уже набиты. Скучно не будет.
Пахарь его не слышал. Он слушал землю. Он ей отвечал. Она и он говорили.
Чужой нетерпеливо переминался. Что-то ему было от Пахаря нужно. Только Пахарь не понимал что.
— Слышишь, дед? По-хорошему тебе говорю. Полезай в люк. Не то будем говорить по-плохому. Это видел?
Говоривший неплененной рукой приподнял и держал на весу короткую увесистую трубу. От рукоятки она раздувалась плавно, потом резко выпрямлялась, сходясь, а на конце чернел червоточиной круглый опасный глаз.
Чужак помахал штуковиной и оставил ее висеть на ремне.
— А это?
Краснорожий вынул невесть откуда длинную железную штангу, ловко переломил ее, примерно на десяток колен, и получилось колченогое существо, напоминающее гигантского паука. Существо стояло не двигаясь. Краснорожий пнул паука ногой и показал на Пахаря. Паук заходил послушно, запрыгал на пружинящих лапах, потом на секунду замер и медленно, как бы нехотя, стал подбираться к Пахарю. Но подойти близко хозяин ему не дал. Ликвидация местного жителя в планы крикуна не входила. Во всяком случае, на данный момент. Командир снова превратил паука в штангу и убрал ее за спину. Демонстрация военной техники на этом не кончилась.
— Еще и такая штука имеется. И вот. И это. И УБИЮ-14. И песочные бомбы. И сколопендральная костоломка. И причиндатор с педальным сбирометром.
Краснорожий вытаскивал на свет божий и убирал обратно новые внушительные конструкции, одна страшнее другой. Стреляющие, сжигающие, стирающие в порошок, перемалывающие в муку, высасывающие из тела кровь, пот и слезы.
Но Пахарь для слов был мертв. Он слов не слышал. Он вел разговор с землей.
— Теперь понял, что мы не шутки шутить приехали. — Рожа кричавшего из красной превратилась в малиновую. — Мы разведчики. Экспедиционный десант. Планета Земля — небось не слыхал о такой, деревня?
Ответа не было. Ответа не было долго. Его и быть не могло.
Вместо ответа что-то скрипнуло над поляной, как бы вздохнуло. Но это был не ответ.
Это был маленький овальный лючок, открывшийся на цилиндре ракеты. Вместе с клочьями табачного дыма оттуда выдвинулся конический раструб рупора.
Пришельцы резко напрягли скулы и широко развернули плечи. Краснорожий, выступавший за командира и парламентера одновременно, подпрыгнул строго по вертикали, расслабился на мгновение в воздухе, потом вытянулся в струну и жестко опустился на землю.
Он стоял, тоньше лезвия сабли, и такой же отточенный, как она. Амуниция ему не мешала. Кроме того, в полете он повернулся на половину круга, как стрелка компаса, и стоял теперь к лесу передом, к полю задом.
Рупор заговорил. Голос был простуженный и с песком, будто заезженная пластинка, и звучал чересчур уж глухо, словно говорили не ртом.
— Старший лейтенант Давыденко…
Сабелька, вставшая к лесу с ракетой передом, замерла, как перед атакой. Красная ее рукоятка затемнилась скважиной рта.
— Й-а, тащ гнерал.
— Плохо, лейтенант, плохо. Темпы, не вижу темпов. Форсируйте программу контакта. Немедленно. От третьего пункта — теста на агрессивность — срочно переходите к четвертому: мирная пропаганда. Выполняйте.
Сабелька сверкнула бриллиантовым острием.
— Есть мирная пропаганда.
Рупор убрался. Овальная рана в борту быстро зарубцевалась.
Старший лейтенант Давыденко прочистил рот крепким горловым «га» и приступил к четвертому пункту программы.
— Слышь, дед. Соглашайся, а? На Земле у нас знаешь как хорошо? Малина. Жить будешь в отдельной клетке. Клетка теплая, остекленная. Хорошая, почти новая. Не хибара из соломы какая-нибудь или земляная нора. Жрачки — во! Ничего делать не надо. Ни пахать, ни сеять. У нас — автоматика. Ты — экспонат, понимаешь? Работа у тебя будет такая — экспонат. Люди придут, на тебя посмотрят. Во, скажут, ну и дедуля! Где такие дедули водятся? А на клетке табличка. Ага, скажут, понятно: планета такая-то, звезда, созвездие, все путем. Ну как? Чем не жизнь?
Цвет лица лейтенанта опять возвращался к нормальному — цвету тертой моркови. Картины рая, которые он только что рисовал, должно быть, подействовали и на него. Наверное, ему стало жаль себя, горемычного, не имеющего угла, где голову приклонить, и мотающегося по пространству, как безымянный неприкаянный астероид. Но он сдержался, и скупая слеза так и не покатилась по его мужественной щеке.