Вскоре доктор Гаукинс стал ходатайствовать о том, чтобы ему было дано разрешение устроить в собственной усадьбе электрический завод для приготовления искусственных дождевых облаков из морских волн и направлять их в те местности Европы, которые в данное время страдают от засухи.
Вскоре доктор Гаукинс стал ходатайствовать о том, чтобы ему было дано разрешение устроить в собственной усадьбе электрический завод для приготовления искусственных дождевых облаков из морских волн и направлять их в те местности Европы, которые в данное время страдают от засухи. Как ни нелепо было такое предприятие, формальных препятствий к нему не было, и доктор Гаукинс получил требуемое разрешение на устройство дождевого завода. Затем к нему стали доставлять из Шеффильда и Бирмингама разные непонятные машины, которыми скоро уставилась огромная площадь в усадьбе чудака. Каждый день он откуда-то получал письма и телеграммы, и в усадьбе молчаливого иностранца закипела жизнь, а вместо прежней тишины началась шумная работа. В доме поселились еще несколько лиц. Целый день сновали взад и вперед по Риджент-стрит к дому Гаукинса разные люди, и сам Гаукинс совершенно изменился. Теперь его можно было встретить во всевозможных публичных местах, в театрах, на гуляньях, в обществе молодых джентльменов. Он весь сиял, и по всему было видно, что в его жизни произошла какая-то счастливая перемена.
Постройка знаменитого дождевого завода, над которым смеялись лондонские электротехники, подвигалась тем временем быстро вперед. Никто из рабочих не понимал, для чего будет служить та или иная часть гигантских сооружений, и все только слепо исполняли данные приказания. Работами непосредственно заведовал инженер, еще довольно молодой человек, тоже иностранец, пользовавшийся заметно полным доверием Гаукинса.
Мало-помалу все привыкли к работам доктора и перестали ими интересоваться, работы между тем продолжались и продолжались, и скоро делу было суждено разъясниться самым неожиданным образом.
Вечером того же дня, в который произошел описанный в предыдущей главе разговор в вагоне о планете Марс, оба иностранца имели продолжительную беседу с доктором Гаукинсом.
— Ну, вот, Виктор Павлович, — говорил инженер, — наши работы и кончены. Теперь дело осталось только за мелочами. Через месяц Марс будет в положении, когда нам как раз и нужно будет махнуть на него.
— Все это хорошо, хорошо, а только не годится так делать, как Шведов. За каким чертом ему понадобилась эта женщина? Чтобы разболтала всем?
— Во-первых, Виктор Павлович, — отвечал помощник инженера, это — не женщина, а молодая девушка, во-вторых, она никому ничего не скажет уже потому, что сама полетит с нами.
— Да на что она нам нужна? Куда лучше бы было полететь втроем! А то поднимет визг, поразвесит по всему судну свои юбки, а там еще окажется в интересном положении… Возись тогда с нею!
— Виктор Павлович! Побойтесь Бога! Она еще барышня.
— Барышня, барышня! Все они такие! В гимназии до квадратных уравнений еще не дойдет, а уж заведет альбом с любовными стихами!..
— Ну, перестаньте ворчать, Виктор Павлович, — сказал инженер. — Что сделано, того не воротишь. Я думаю, что нам опасаться не следует: лицо этой англичанки такое симпатичное, что невольно внушает доверие.
— Да пусть летит, мне все равно! Я боюсь только одного, как бы она не разболтала по всему Лондону прежде, чем мы тронемся с места. А Лессинг и явится тут как тут, и все дело погубит.
— Виктор Павлович! Когда вы перестанете наконец бояться Лессинга? — спросил помощник инженера. — Ведь целых четыре года прошло с тех пор, как вы оставили университет. Лессинг о вас и думать забыл.
— Как же, забыл! Это животное все сделает, лишь бы мне повредить… Он у меня ни на минуту не выходит из головы. Еще бы мне не бояться! С тех пор как мы прочитали в газетах, что Лессинг командирован с научною целью в Англию, я и спать спокойно не могу.
Боюсь, что мы не улетим благополучно.
— Да откуда же он может знать, что доктор Гаукинс из Нью-Йорка и Виктор Павлович Русаков — одно и то же лицо? Вы так хорошо скрыли свое имя, что этого никто никогда не узнает!
— Лессинг может узнать. Это — хитрая бестия, а все через вашу девчонку — она разболтает.
— Да не разболтает, я в том порукой. Не понимаю, почему вы так предубеждены против нее. Каким вы сделались ненавистником женщин!
— Ну, да что там толковать! — сказал профессор. — Пусть едет! Теперь ничего не поделаешь. Дорогой научим ее в винт играть; все лучше, чем с болваном.
— Вот видите, — сказал Шведов, — вам же будет лучше. Да, теперь все готово… А право, как подумаешь, что через несколько дней предстоит такое путешествие, страшно становится.
— Да, времени у нас осталось всего лишь один месяц, — сказал Русаков, — надо усиленно готовиться.
— Да ведь все готово, — заметил Шведов. — А зарядить цилиндры следует не раньше как девятого сентября. Теперь нужно только меблировать корабль.
— В этом уж мы положимся на вкус Эдвардс. Но вы напрасно думаете, Петр Петрович, что нам делать больше уж нечего, — заметил Краснов. — Работы много. А закупить все необходимое по составленному списку, а запаковать и привинтить все? Это потребует немало времени. Вы ведь знаете, что если для нас безразлично расположение предметов в дороге, то в момент толчка много значит правильная установка. Если окажется заметная фальшь в равновесии, то мы не попадем на Марс; а если равновесие и не будет нарушено, но вещи будут плохо упакованы, то многое может разбиться, поломаться от внезапного толчка, который нарушит общую инерцию. А нужно, чтобы ни того ни другого не было. Подождем барышню и завтра же примемся за покупки.