— Импульс мне давай! — орет Банан. — Импульс!..
Это я и сам не хуже него понимаю. А где его взять, импульс тяги? Пытаюсь оживить хоть что-нибудь — дохлый номер. «А ну лезь в скафандр!» — кричу. Банан живо понял, влез. Я тоже. А Веберу все едино, он в саркофаге.
Добрался я до кормового люка, закрепился там, ну и открыл его. Ветром так дунуло — едва меня не снесло. Весь воздух, что был в катере, — наружу, а с ним барахлишко наше, то, что просто так лежало, запчасти там, мусор разный… Люк этот я так открытым и оставил, нового воздуха из баллонов вручную не подашь. В скафандрах запас часа на четыре, и за это время надо сесть…
Первой моя коробка с инструментами о лед ударилась, подскочила раз — другой и заскользила, как на коньках. Вдруг вспышка — чпок! — и нет коробки. Как корова языком. Следом костюм мой парадный льда коснулся. Чпок — вспышка! — нет костюма. И вскоре за кормой целая серия: чпок-чпок-чпок… Подмели начисто. Наглядно показали нам, что бывает с теми, кто вторгается на чужую территорию.
Что смотришь на меня так? Думаешь, я байки травлю? Ты прежде до конца дослушай, а потом сам поймешь, травлю или нет. Давай-ка еще выпьем граммулечку. От стоеросовки похмелья не бывает, а вот в кишках жжет иногда. Особенно если там шов на шве. Ранение в живот у меня было…
Ясное дело, импульс тяги так себе получился, однако падать мы перестали. Ровненько так идем надо льдом, метрах в двадцати — тридцати. А дальше что делать? Ну ясно: дать тормозной импульс в нужный момент. Банан покумекал, подсчитал, и когда до момента пять минут осталось, я собрал оставшееся барахлишко, связал в такой узел, чтобы в люке не застрял, носовую горловину раздраил, жду.
Банан покумекал, подсчитал, и когда до момента пять минут осталось, я собрал оставшееся барахлишко, связал в такой узел, чтобы в люке не застрял, носовую горловину раздраил, жду. Банан орет: «Давай!» — и я со всей дури пинком вышибаю узел прямо по курсу.
Улетел он вперед, и что с ним дальше было — не знаю. А мы вниз пошли. Глаз — шарик маленький, горизонт рядом, и зрачка что-то не видно. Нервничаем. Банан уже ругать меня начал за чересчур сильный пинок, но вижу: лед вдали перестал глаза слепить и как бы пеплом подернулся — подходим к зрачку, значит. И видно нам обоим: сядем как надо и где надо.
Стоп!
Вышка с антенной на горизонте! Космодром у них, сами понимаете, одно летное поле, и больше ничего, все постройки под лед убраны, а куда ж антенну уберешь? Одна она и торчит, как перст. И наш катер на этот перст точнехонько прет, словно нарочно нацеленный… Лед под нами уже серый пошел, а садиться нельзя — как раз вышку своротишь и заодно собственную шею.
Молча выламываю из пола кресло второго пилота — свое, между прочим! — ив кормовой люк его. Опять пинком. К счастью, не застряло оно, а то бы я вас сейчас стоеросовкой не поил…
Слушай, потеснись немного, я поудобнее сяду… Вот так лучше. Что?.. Парень, когда ты лишишься двух ребер с правой стороны и четырех — с левой, свистни мне, я приду посмотреть, как ты себя будешь чувствовать…
Пинок мой зря не пропал — взмыли мы слегка и прошли впритирку над антенной. Банан прикинул новую орбиту и в формулы закопался, а как вылез, так еще желтее сделался, чем всегда был. Подсчитал, говорит, вручную все как есть: и поправку на притяжение со стороны планеты, и торможение об атмосферу… Сколько там той атмосферы! Следы. А выходит, что сделаем мы пять витков, а на шестом коснемся льда сразу за зрачком. Понятно, что будет дальше — вспышка и чпок!
Все пять витков я с системами возился как каторжный. А хоть бы хны: не оживает катер, мертвой глыбой летит, хорошо еще, что не кувыркается. Гироскопы пока по инерции крутятся. И что еще можно выбросить за борт — ума не приложу.
Саркофаг с посланником? Молодец, сразу сообразил, а я вот только на шестом витке додумался, и то, можно сказать, случайно. Попался мне вдруг на глаза этот саркофаг, и такая меня, парни, злость взяла! Лежит под прозрачным колпаком его превосходительство господин посланник с видом капризно-презрительным: почему, мол, постороннюю пылинку с его лежбища не смахнули? Почему саркофаг у него плебейский, пластиковый, а не какой-нибудь из красного дерева с позолотой?
Сам решил, сам и сделал, чтобы Банана не втягивать. Такого пинка отвесил саркофагу — любо-дорого. Десяти секунд не прошло, как саркофаг с Вебером ушел за горизонт.
Преступление, ага. Однако в тот момент об этом как-то не думалось. Высоты надо льдом метр, зрачок Глаза того и гляди кончится, непременно выкатимся к Западным. А так — коснулись, подпрыгнули, Банан умудрился катер боком поставить, юзом пошли… Все-таки до белка не доскользили, встали. Отбуксировали нас куда следует, спустили в подледный ангар. А мы сдуру, как полоумные, орем: ловите, мол, саркофаг, пока еще летит, спасайте его превосходительство!..
Правильно, пора выпить. Стоеросовка перерывов не терпит. Ну, за вас, ребята!
О чем это я рассказывал? Нет, не склероз, а так, отдельные провалы. До склероза мне еще жить да жить… если доживу, конечно.
О посадке на Глаз, что ли? Тьфу, тоже мне тема. А! О Ве-бере! О господине посланнике метрополии Людвиге — Люции Вебере, персоне грата.