Набережная, как всегда, была переполнена. Но под Большим Платаном было, как всегда, хорошо. Переложив маки в левую руку, Андрей похлопал Платан по необъятному стволу, затянутому теплой, как человеческая кожа, корой, глянул вверх, в бездонное варево листьев, а потом, будто испросив у Платана удачу, в который раз за последние дни набрал номер Соцеро. Соцеро, в который уже раз, не ответил. Андрей подбросил кругляшок фона на ладони. Ему больше некуда было звонить. Он хотел было спрятать фон, но какой-то седой мужчина с тонким лицом музыканта попросил дать его на минутку — позвонить. Андрей с удовольствием протянул ему фон и, чтобы не смущать, отвернулся к морю. «Нет; они сказали — нет, — негромко и поспешно втолковывал музыкант. — Меркурий совсем закрыт, что-то строят. Придется ограничиться астероидами и Марсом, там есть очаровательные места…» Интересно, подумал Андрей. Что там могут строить опять? Может, нужны пилоты-одиночки? Впрочем, Соцеро бы сказал. Хотя Соцеро куда-то сгинул, звоню ему, звоню… Но это же последний друг, настоящий.
Хотя Соцеро куда-то сгинул, звоню ему, звоню… Но это же последний друг, настоящий. Гжесь ушел в Звездную. А Марат — погиб на этом… этом проклятом… Неужели в Марате все дело, в сотый раз спросил он себя. Неужели, если бы среди других не оказался мой Марат — я спокойно сообщил бы на Землю координаты, спокойно дождался бы патруля… как ни в чем не бывало поволок бы дальше свои семьсот двадцать тысяч тонн паутинных металлоконструкций? Он не мог вспомнить, думал ли тогда о Марате. В памяти осталось лишь ощущение ледяной, непреклонной ненависти.
Ближе к «Эспаньоле» расфуфыренная круговерть становилась все гуще. Здесь уже никто не смотрел с восхищением и завистью на неистовый пламень диких маков, которые полчаса назад Андрей сорвал для Симы далеко в степи, стремясь донести до нее хотя бы тень степного великолепия. Идти среди фланирующей толпы было неприятно. Андрей спустился на пляж и сразу заметил одинокого мальчика лет семи, скучливо играющего на пустеющем к вечеру берегу, — он неумело и словно бы чуть принужденно пускал «блинчики» по гладкой поверхности дымчато-розового моря. С удовольствием загребая стучащую гальку туфлями, Андрей подошел к мальчику.
— Ты что творишь, убоище? — спросил он. — Там же девочка плавает, смотри, какая красивая. Ты ей голову разобьешь.
Мальчик обернулся. Он совсем не был похож на сына Андрея — длиннолицый, мрачный — и глядел исподлобья.
— Не разобью, — угрюмо ответил он. — Мне туда не дострелить.
— А если случайно дострелится? Несчастный случай на то и случай, что происходит случайно. — Андрей, присев, собрал несколько плоских голышей. — Да ведь и девочка не знает, что тебе не дострелить, ей страшно. Видишь, уплывает?
— И пусть уплывает.
— Ну ты, брат, загнул, — возмущенно проговорил Андрей и аккуратно положил маки на гальку. — Прежде чем стрелять, проверь, нет ли кого на линии выстрела, причем обязательно с запасом. Потом берешь камень за ребрышки, приседаешь и кидаешь параллельно воде. Вот так. — Андрей показал. Мальчик слегка взвизгнул. «Да, — усмехнулся Андрей, — такого рекорда мне до конца своих дней не повторить. Бывает же… Чуть в Стамбул не ускакал». — Понял? — спросил он мальчика. — Смотри еще раз.
Он тщательно изготовился, внутренне уже оплакивая свое фиаско, и камень едва не сорвался, но ничего — проплюхался бодренько, а через секунду там, где он прошел, вынырнула лысая голова в маске и стала шумно, с удовольствием отфыркиваться. «Тьфу ты, черт, — ругнулся про себя Андрей, мгновенно покрываясь потом. — Вот же — опять неконтролируемые последствия, сейчас бы как влепил… Муравейник».
— Дерзай, — сказал он. Мальчик смотрел на него с восторгом. — Во-он туда кидай.
Мальчик взял голыш и спросил:
— Я правильно делаю?
— Правильно, — одобрил Андрей, сел рядом с мальчиком, обхватил колени руками и уставился на море — громадное дышащее зеркало, расплеснутое от горизонта до горизонта.
Мальчик отставил одну ногу и пригнулся, смешно оттопырив попу.
— Я правильно делаю? — Он хотел, чтобы на него все время смотрели.
— Правильно, — сказал Андрей.
Мальчик замахнулся, задал опять свой вопрос и выронил голыш.
— Неправильно, — сказал Андрей.
Несколько минут они так играли, но мальчику быстро надоело. Лицо его вновь стало унылым. Андрей вскочил и выворотил изрядный валунище.
— А вот сейчас будет блин так блин! — закричал он и, как ядро, пустил камень в воду.
Поверхность вздрогнула, лопнула, выбросила вверх длинный, шипящий белый всплеск. Мальчик с облегчением засмеялся, схватил первый попавшийся булыжник и, с трудом его подняв, неумело кинул метра на полтора от берега.
— Вот блин так блин! — завопил он тоненьким голоском.
— А вот сейчас будет всем блинам блин! — завопил Андрей тоже тоненьким голоском, подхватил мальчика и, как был в одежде, вломился в воду.
Вода была чудесная, нежная, теплая — казалось, если попробовать ее, она окажется не соленой, а ароматно-сладкой, настоянной на розовых лепестках. Мальчик визжал, заходясь от смеха, и бил по воде руками и ногами; с берега, улыбаясь, смотрели человек двадцать. «Бли-ин!» — закричал мальчик, но Андрей уже увидел мужчину в очень яркой рубашке, завязанной на животе узлом, и очень ярких плавках; мужчина озабоченно спешил с громадным, очень ярким полотенцем в руках.