— К черту профессуру! С вами я больше принесу пользы, чем на университетской кафедре!
— Отлично! — воскликнул Краснов. — Но все-таки, Петр Петрович, мы с вами не осуществим моего изобретения.
— Почему?
— У нас нет денег.
— Ах, черт возьми! А ведь, действительно, правда. Без денег ничего не сделаешь! Деньги необходимы, а денег-то у нас нет…
Шведов задумался.
— Чепуха! — сказал он через минуту. — Денег нам дадут.
— Кто?
— Есть один богатый человек, который отдаст на наше дело свое состояние.
— Да кто же?
— Виктор Павлович.
— Виктор Павлович? Русаков?
— Ну да! Он очень богат, я знаю наверное. Необходимо лишь пригласить его в нашу компанию — и он пойдет с нами непременно.
— Профессор? Чтобы он бросил свои лекции для нашего предприятия? Этому я не поверю.
— Я же в этом убежден. Он все отдаст для того, чтобы сделать что-нибудь замечательное и превзойти Лессинга, а здесь предоставляется бесконечное поле для его деятельности. Идем сейчас к нему!
— Ночью? Неловко…
— Пустяки! Одевайтесь.
Математики оделись и вышли.
Виктор Павлович Русаков был известным математиком. Он уж больше двадцати лет читал лекции по высшей математике в университете, напечатал несколько выдающихся сочинений и сделал немало научных открытий. По внешнему же виду он, как и все замечательные математики, казался человеком необыкновенно странным. Если Краснова и Шведова считали за людей не совсем нормальных, то профессора Русакова всякий с первого взгляда признал бы помешанным. Трудно было встретить более неряшливого или более рассеянного человека. Он читал своим слушателям прекрасные по содержанию, но безобразные по внешней отделке лекции: говорил неправильно, часто даже обрывал речь, не окончив слова. Однако студенты высоко ценили его лекции, привыкнув Русакова не слушать, а смотреть на то, что он писал на доске; изложение всевозможных частей высшей математики Русаковым было оригинальное, необыкновенно точное и увлекательное. Студенты гордились им и охотно извиняли ему его странности. Математика поглотила все мысли профессора, и он, кроме нее, ничего не видел, ничего не знал и ничем не интересовался.
Единственный человек останавливал на себе его внимание и даже несколько его беспокоил, это — профессор физики того же университета Лессинг. Профессор Лессинг тоже был небезызвестным ученым, но, в противоположность Русакову, был необыкновенно приличен, аккуратен, внимателен и точен, порой даже изящен. Он постоянно трунил над Виктором Павловичем и его рассеянностью, а равно и над его односторонней ученостью. За это Русаков терпеть не мог Лессинга и считал его своим заклятым врагом. Когда на заседаниях физико-математического общества его председателю, Лессингу, случалось в докладе сделать какую-либо ошибку, восторгу Русакова не было конца. Но это происходило редко; по большей же части такие ошибки встречались в докладе самого Русакова, и он задыхался от гнева, замечая иронические улыбки председателя. Он готов был отдать все свое состояние, чтобы придавить, оскандалить ненавистного профессора. Злоба его росла, а Лессинг приобретал все больше и больше известности в ученом мире.
Светало, когда наши друзья подошли к квартире Русакова и позвонили.
Светало, когда наши друзья подошли к квартире Русакова и позвонили. Долго пришлось им ждать, пока заспанная горничная отворила дверь.
— Что вам нужно?
— Виктор Павлович спит? — спросил Шведов.
— Ну да, конечно.
— Разбудите его. Скажите, что есть важное и неотложное дело к нему.
Горничная стала было возражать, но Шведов настоял на своем, и через четверть часа к ним вышел профессор.
— Какое важное дело? Какое дело?..
— Виктор Павлович, — начал Шведов, — извините; слишком уж важные обстоятельства заставили нас беспокоить вас в это время. Прежде всего позвольте вам представить моего друга, Николая Александровича Краснова, гениального математика, как вы сейчас убедитесь. Видите, в чем дело. Как взять этот интеграл?
— Да ведь я вам доказывал в университете, что он в конечном виде не берется.
— Да, но ваши доказательства оказались софизмами.
— Как — софизмами? Как — софизмами? Так не годится говорить.
— А вот посмотрите.
И Шведов решил ему задачу. Недоумению профессора не было границ.
— Но это еще не все, Виктор Павлович. Расскажите-ка вы сами, Николай Александрович, о вашем открытии.
Краснов еще раз изложил то, о чем только что говорил в квартире Шведова. Русаков был поражен:
— Это, это… удивительно!
— Теперь вот в чем дело, Виктор Павлович, — начал опять Шведов, — сообщать о сделанном открытии правительству правда не стоит?
— Не стоит, конечно, не стоит.
— Значит, нужно работать самостоятельно?
— Самостоятельно, непременно самостоятельно.
— Но у нас нет денег.
— Нет денег? Это не годится. Деньги необходимы, необходимы.
— Вот мы и хотим предложить вам… У вас есть деньги…
— В банке лежат.
— Так возьмите их и примите участие в нашей кампании.
— То есть дать вам их взаймы? Как же это?.. Нет, это не того… Не годится… деньги того…
— Нет, мы предлагаем вам принять непосредственное участие в нашем предприятии.
— Как, а лекции бросить?