— Нет, совсем не узнала! — Я отрицательно качаю головой, любуясь его яркой красотой. — Но я — миленькая…
— Очень миленькая! — убежденно восклицает он и, нежно обхватив меня за плечи, поворачивает лицом к себе. — Красивая, опасная, настоящий цветок Смерти.
— Я ничего о себе не помню! — кокетливо жалуюсь я, польщенная вниманием такого красавца. — Даже своего имени…
— Не беда, — он нежно привлекает меня к себе на грудь и целует в лоб, — не форсируй события. Все восстановится постепенно: воспоминания, силы, чувства. А пока нужно просто радоваться твоему выздоровлению, избавлению от боли…
— О да, боль я помню! — Я вздрагиваю всем телом, мысленно вновь очутившись в том ужасном гробу, где все мое существование сводилось всего лишь к двум понятиям: боль и терпение.
— Но ведь она прошла и уже не вернется?
— Никогда! — торжественно обещает мужчина, нежно баюкая меня в своих объятиях. — Клянусь. Хотя не исключено, что вскоре тебе придется познать мучения совсем иного рода, такие, по сравнению с которыми все прежние испытания покажутся всего лишь незначительными неудобствами.
— Почему? — пылко вопрошаю я, поднимая лицо. — И почему ты так печешься о моем благополучии?
— Почему? — Его прекрасное чело озадаченно хмурится, и он ловко уходит от ответа на первый вопрос. — Ну, скорее всего, из-за того, что в твоих жилах течет моя кровь, и теперь я ощущаю себя новым Пигмалионом, создавшим свою Галатею!
— Твоя кровь? — Я смутно вспоминаю холодную струйку жидкости, льющейся мне в горло, несущую с собой чудную невозмутимость, отстраненность от мира и осознание собственной избранности — такой, которая дается лишь высшим существам. Не людям!
— Мы — не люди?! — запоздало доходит до меня. — Но кто же мы есть?
Он хмыкает, вкладывая в этот, казалось бы, бесхитростный звук, целый набор эмоций: и гордость, и высокомерие, и тщательно скрываемое застарелое страдание.
— Мы — стригои! Пастыри человеческого стада, призванные для свершения чаяний и надежд Темного Отца. Ты умирала, но, будучи досконально осведомленным об особенных свойствах нашего организма, я вылечил тебя своей кровью, налитой в священный Атонор — Чашу вечной жизни. Отныне ты стала одной из нас!..
Я тяжело сглотнула, почти физически ощущая вкус его слов, и задумчиво прикусила губу. Мне требовалось время, чтобы переварить и принять все услышанное. Мужчина понимающе улыбнулся. Он наклонился, сочувственно заглянул мне в глаза — в его взгляде тусклыми бликами отражалась легкая печаль, затем по-отечески чмокнул меня в лоб и распрямился. Кажется, он действительно за меня переживал.
— Но почему ты дал мне именно свою, а не чью-нибудь еще кровь? — недоумеваю я.
— Чем старше наша кровь, тем она сильнее, — охотно поясняет мужчина. — Так уж получилось, что среди всех стригоев, находящихся сегодня в палаццо Фарнезина, именно я самый старый по человеческим меркам, ибо мой возраст составляет почти двести пятьдесят лет. Моя кровь вернула тебя к жизни, теперь мы с тобой связаны на века.
— Мы… — задумчиво повторяю я, пробуя на вкус это непривычное слово, — мы!
Он довольно кивает.
— Меня зовут шевалье Тристан де Вильфор, — представляется он и, отпустив меня, чуть отступает назад, склоняясь в галантном поклоне. — Я родился во Франции в 1764 году.
— А я так и не вспомнила свое имя! — жалобно вздыхаю я. — Кем же я являюсь?
— Ты… — Он мечтательно склоняет голову набок, лаская меня взглядом. — Я уже готов поверить в то, что ты не человек и не стригойка, а моя обретшая плоть греза, кою я ждал так много лет.
Но я лишь конфузливо прикрываюсь ладонью, смущенная его комплиментами, и звонко смеюсь…
«Она! Это точно она! — мысленно твердил Тристан, восторженно пожирая глазами весь облик удивительной девушки и стремясь запомнить его до последней мелочи, до черточки, до веснушки на щеке. — Высокая, стройная, прекрасная, словно роза. Ее блестящие волосы острижены так коротко, что видно, какой совершенной формы у нее голова и какая длинная шея. Чтобы носить такую прическу, — подумал он, — нужно быть очень смелой и уверенной в себе!»
— Но я не помню своего имени! — настойчиво напоминаю я.
— Наверное, моя репутация запятнана чем-то весьма нехорошим, раз уж оно настолько непрочно хранилось у меня в памя…
— Ничего подобного, сестренка. — Дверь бесшумно приоткрывается, и на пороге комнаты появляется высокая, стройная черноволосая девушка, очень похожая на меня. Она делает несколько решительных шагов и торопливо заключает меня в свои пылкие объятия. Несколько секунд я молчу, уткнувшись лицом в ее плечо и чувствуя слезы облегчения, которые струятся из моих глаз и обильно смачивают оборку роскошного платья моей сестры. — Ну почему ты плачешь, родная? — Брюнетка обеспокоенно гладит меня по затылку, вытирает мои щеки и широко улыбается. — Успокойся, ведь все худшее уже позади!
— Это от радости! — искренне поясняю я, ибо вспоминаю — это ее заботливый голос обещал спасение, это ее озабоченное лицо склонялось над скорбным ложем, вырывая мои душу и плоть из беспощадных объятий боли. Это она — самая близкая и родная, моя сестра!