Видимо, эти примитивные поклонницы древних богов были восприимчивее других людей и интуитивно чувствовали его истинную природу. Он снисходительно осмотрел цветочные и продуктовые павильоны, где вовсю орудовали носатые кавказцы и обиженные на жизнь провинциалы, и проигнорировал лотки, заваленные новейшей аудио- и видеопродукцией, оперативно украденной и некачественно растиражированной предприимчивыми русскими пиратами. Право же, эти люди с их мелкими низменными заботами и такими же мелкими идеалами совершенно не стоили его внимания. Тристан до глубины своей двухвековой души презирал этот бестолковый человеческий мир, казалось так и кричавший во всеуслышание: «Мы пища, мы всего лишь пища». Да, для него люди стали только пищей. Вместилищем вкусной крови, и ничем иным…
Тристан совсем уже собирался спуститься на станцию метрополитена, как вдруг заметил большой рекламный плакат, прикрепленный к фонарному столбу и сейчас наполовину заметенный слоем липкого снега. Впрочем, зоркий глаз стригоя все равно позволил ему в деталях рассмотреть изображенную на рекламе картинку. На дощатом щите красовалась полуобнаженная девица, чей безразмерный бюст буквально выпирал из крохотного, величиной с два спичечных коробка, бюстгальтера. От плаката так и веяло дешевой вульгарностью, но Тристана заинтересовали отнюдь не силиконовые прелести глупо улыбавшейся блондинки, способные вызвать у него только тошноту. Нет, он будто зачарованный уставился на помещенную под девицей надпись, пророчески гласившую: «То, чего хочет женщина, лучше дайте ей сами, а не то она возьмет это сама!»
Губы Тристана изогнулись в удивленно-восхищенной улыбке, потому что, в отличие от совершенно бездарной рекламы нижнего белья, помещенный под девицей талантливый слоган не только полностью соответствовал объективной действительности, но и идеально отражал теперешнее положение стригоя, поразив его в самое сердце.
От плаката так и веяло дешевой вульгарностью, но Тристана заинтересовали отнюдь не силиконовые прелести глупо улыбавшейся блондинки, способные вызвать у него только тошноту. Нет, он будто зачарованный уставился на помещенную под девицей надпись, пророчески гласившую: «То, чего хочет женщина, лучше дайте ей сами, а не то она возьмет это сама!»
Губы Тристана изогнулись в удивленно-восхищенной улыбке, потому что, в отличие от совершенно бездарной рекламы нижнего белья, помещенный под девицей талантливый слоган не только полностью соответствовал объективной действительности, но и идеально отражал теперешнее положение стригоя, поразив его в самое сердце. Нынешнее размеренное существование этого уравновешенного мужчины, всецело посвятившего себя науке, внезапно оказалось нарушено нахальным вмешательством некоей дерзкой особы, подвергшей смущению его рациональный разум и растревожившей его холодную душу. Она действовала сугубо по своей личной инициативе, даже не поинтересовавшись согласием Тристана. Она бесцеремонно напомнила ему о том, что он является ее собственностью, и притом звалась отнюдь не судьбой, а носила куда более благозвучное, но вместе с тем и приземленное имя. О да, ее следовало называть всесильной, ибо она владела магией, пользовалась покровительством Темного Отца, распоряжалась народами, стихиями и числилась закадычной подружкой самой смерти. Тристан мог по справедливости гордиться своим безупречным происхождением, до мозга костей являясь дворянином и аристократом, и, следовательно, с женщинами он не воевал. И посему, получив исходящий от женщины приказ, он не запротестовал, а просто подчинился. И, кроме того, как и каждый истинный француз, он частенько повторял одну красивую фразу, уместную в любой ситуации. «Шерше ля фам!» — вот так звучит излюбленная французская поговорка, актуальная всегда и везде. И Тристан не ошибался, потому как этой роковой особой, взявшей на себя труд по изменению привычного уклада его жизни, стала уникальная женщина — молодая стригойская повелительница Андреа дель-Васто.
Тристан растерянно нахмурился, начисто позабыв о своих промокших ботинках, испорченной шляпе и волглом от снега пальто.
«Интересно, и почему же мужчины так сильно боятся женщин? — вертелось у него в голове. — А что может сделать мне женщина? Ну настроение, например, испортит, ну лишит спокойствия… — Его губы растянулись в циничной ухмылке. — Ну жизнь поломает… Так и всего-то! Да разве это повод?..»
Но его осторожный рассудок тут же яростно взбунтовался против столь примитивного вывода, нудным речитативом выпевая три бесконечно повторяющихся слова: «Ты не прав, ты не прав, ты не прав…»
Глава 6
Ночь опустилась на землю внезапно и стремительно, словно невидимый сценарист выдернул витой шелковый шнур, удерживающий черный небесный занавес, и затенил горизонт, провозглашая: «Да придет тьма!» И тьма пришла!
Причем тьма изначальная и неотвратимая, куда большая и страшная, чем та, к которой издревле привыкли наивные и доверчивые люди, умудряющиеся находить в ночном времени суток нечто романтическое.
«Дурачье! — презрительно думал Тристан, просовывая руки в рукава любимого кожаного плаща и повязывая голову черным шелковым платком, дабы защитить волосы от так и непрекращающегося снегопада. — Их влечет очарование порока, воспетого всякими инфантильными сибаритами: де Садом, Эдгаром По, Байроном, Лавкрафтом. А ведь людям следовало бы осторожнее обращаться со своими дегенеративными мечтами, помня о том, что иногда они имеют неприятное свойство сбываться…» — Он закрепил в петлях, изнутри специально пришитых к полам его плаща, пару боевых серпов, привезенных им с острова Тонга, и удовлетворенно хмыкнул.
Длиннополый кожаный плащ конечно же не самое подходящее одеяние для опасной ночной вылазки: в нем неудобно бегать, он путается в ногах и хлещет по лодыжкам, но зато сие изобретение человеческих кутюрье помогает удачно замаскировать смертоносные клинки, скрывая их от любопытных взоров. Увы, волшебная эпоха рыцарства и куртуазности, дозволяющая дворянам всегда носить при себе шпаги и рапиры, давно миновала, а огнестрельным оружием Тристан пренебрегал, не без основания считая его излишне шумным и плебейским. Будучи весьма неплохим фехтовальщиком, он долгое время предпочитал тяжелый короткий корд, но лишь до тех пор, пока не познакомился в одной из своих поездок с низкорослым и щуплым филиппинцем, приобщившим его к совершенно незнакомому боевому искусству, в основе коего лежало виртуозное владение обоюдоострыми боевыми серпами. Тристан оказался весьма способным учеником, по достоинству оценившим сие экзотическое оружие. Он немало постранствовал по миру, увлекаясь исследованиями в области фармакологии и генетики, привозя из своих поездок редчайшие яды, малоизвестные людям растения и различные ископаемые минералы. Он многое повидал и уже ничему не удивлялся, общался с сотнями людей, изучая их обычаи, традиции и привычки. Он прочел тысячи книг, в совершенстве овладев итальянским, английским, немецким и русским языками. Надеясь изобрести идеальный заменитель крови, избавивший бы его сородичей от необходимости охотиться за людьми, де Вильфор посетил девственные леса Амазонки, отважно жил среди каннибалов острова Борнео, а также скитался в чащах Суматры. И неоднократно случалось так, что именно мастерское владение боевыми серпами спасало ему жизнь, помогая избегнуть котлов кровожадных пигмеев и жертвенных алтарей жрецов культа вуду. А уж те-то, будьте уверены, способны спровадить в царство теней кого угодно, даже практически бессмертного стригоя. Нет, Тристан никогда не страдал избытком гуманизма и не радел о благополучии столь презираемой им человеческой расы. Скорее наоборот, он предпочел бы разом истребить их всех, избавившись таким образом от самых опасных врагов своего племени. Но до тех пор пока его изыскания в области гематологии не увенчались успехом, ему приходилось терпеть их назойливое присутствие, в душе не испытывая к людям ничего, кроме презрения и снисходительного, почти глумливого пренебрежения. Он понимал: в мире все подчинено сложным законам взаимосвязи, и люди тоже зачем-то нужны. Хотя зачем? Неужели лишь для того, чтобы творить зло, совершать глупости и погрязать в грехах? Впрочем, ему ли загружать свой ум чужими проблемами, ведь пришедшие в ресторан люди тоже не обременяют себя размышлениями о желаниях и личных предпочтениях поданного им на обед омара, не так ли?
Итак, Тристан торопился. Причиной тому стало благоприятное стечение сопутствующих друг другу обстоятельств, выразившееся в звонке от Элоизы, а также в удачно приложившемся к нему откровении спасенного падре, в свою очередь неосмотрительно раскрывшего тому тайну Мариацкого костела, выступающего в качестве хранилища неких артефактных предметов, являющихся столпами христианской религии. К тому же интуиция подсказывала Тристану, что следует поспешить, если он, конечно, намеревается в точности выполнить указания своей великой госпожи, будь она неладна!