В темноте видеть его лицо Илаке не могла, и, не рискуя натолкнуться на две презрительные щелки, полные расплавленного серебра, вместо глаз, она решилась впервые за целое шестидневье открыть рот.
— Грин останется жив? Как вы думаете? — спросила она и помимо воли втянула голову в плечи.
— Не знаю.
Против ожидания, голос у Ириена был спокоен, как гладь пруда в летний полдень. Видимо, даже эльфам иногда надоедает гневаться.
— Я… я не хотела, чтобы так все получилось… — прошептала Илаке.
В ответ эльф промолчал.
— Нет, правда…
— Ну и что? Кому стало легче? Тебе? Мне? Грину?
— Вы не дали мне даже возможности извиниться. Нам надо было остаться на хуторе и дождаться, когда ему станет легче.
— Что-то я не могу понять, Ила, ты перед кем решила извиниться? — устало спросил Ириен. — Если перед Грином, то ему оно никак не поможет. Насколько я понимаю, покаянные слова целительной силой не обладают. Если он жив, то, скорее всего, рад-радешенек, что избавился от нас обоих. А мне глубоко наплевать на твои душевные порывы. Не стоит их тратить на меня, я скотина неблагодарная.
Илаке жалостливо всхлипнула. Надо сказать, почти искренне, печалясь о судьбе раненого стрелка и о собственном постыдном поведении. Большой прогресс, если учесть, что люди в ее нежном возрасте если кого и жалеют, то исключительно самих себя, свою собственную драгоценную персону.
Большой прогресс, если учесть, что люди в ее нежном возрасте если кого и жалеют, то исключительно самих себя, свою собственную драгоценную персону.
— Завтра мы будем в Ритагоне, Илаке, и я наконец сбуду тебя с рук, — сказал Ириен, и даже в полнейшей темноте девушка поняла, что он криво ухмыляется. — И мне… мне насрать, поняла ты что-нибудь или прикидываешься. Все возможное впечатление ты на меня произвела и больше не старайся.
— Я не прикидываюсь, — взвилась Илаке.
Она даже подпрыгнула на кровати от возмущения. Злоязычный эльф все же умудрился зацепить ее за живое. И когда? Когда она раскаялась, призналась в своей неправоте и по всем законам, людским и божеским, заслуживала прощения или хотя бы снисхождения к юным годам.
— Тебе виднее. Лицедейка из тебя действительно пока никакая.
— Я… я не хотела его смерти.
— А чего ты хотела? Подразнить нас своей выходкой? Развлечься? И как, понравилось? Нет?! Очень странно. Это ведь так забавно — поваляться под кучей мужиков. Или ты думала, что все на свете жаждут послушать твои ученые речи? От твоего ума, похоже, пострадало больше людей, чем от иной глупости. Скажу тебе прямо, Илаке, ты мне сразу не понравилась.
— Не нужно было соглашаться на предложение отца, даже ради дружбы. Я не хотела ехать к брату.
— А я связался с тобой не ради твоего отца. По мне, так ему давным-давно нужно было бы тебя выпороть, а еще лучше посадить дней на десять на хлеб и воду в чулан, предварительно выдрав как следует. Чтоб ты знала, я променял согласие доставить тебя к брату на обещание Дугнаса позаботиться о Нили.
— Ах, какой мы, оказывается, заботливый и человеколюбивый. Жалко стало бродяжку и солдатскую подстилку? А как же превосходство эльфов над людьми во всем?
— Тут ты совершенно права, любить людей мне совершенно не за что, деточка, — процедил Альс сквозь зубы. — Ничего хорошего в вас нет. Обмен тебя на Нили был в принципе равноценный, хоть она простая крестьянка, а ты начитанная барышня из хорошей семьи. Но в сравнении с тобой Нили просто образец благоразумия и здравого смысла. Похоже, мне следовало досмотреть, чем кончилось бы дело в роще. Тогда и Грин остался бы невредим.
— Я…
Альс грубо оборвал девушку.
— Сделай так, чтоб я слышал и видел тебя как можно меньше! — рявкнул он, а потом подумал и добавил: — А если хочешь, то вали обратно в Долью. Держать не стану.
— Я не смогу одна…
— А со мной ты попадешь только в Ритагон, — отрезал эльф.
Есть на свете людские города прекраснее, есть древнее и величественнее, чем Ритагон. Это Ириен знал не понаслышке, а имел возможность убедиться собственными глазами. Инисфар с его каналами и постройками из разноцветного камня был прекраснее. Даржу основали за несколько тысяч лет до того, как пало Осскильское королевство, и проклятый король Эверанд именно там получил благословение у Первожреца. Величественнее Хисара с его золочеными башнями, улицами, выложенными розовыми плитами, фонтанами и садами, беломраморным дворцом властителя Сигирина не было и не будет по обе стороны Вейсского моря. И все же только в Ритагоне Ириен обретал ощущение дома.
С Симарского холма на Ритагон открывался изумительный вид. Отсюда были видны все храмовые купола и башни, острые шпили дворцов и яркая черепица крыш простых домов и даже кусочек гавани. Когда-то на вершине холма была дозорная крепость, охранявшая подходы к городу со стороны суши.
Теперь от нее остались лишь развалины и древний храм Пестрых богов. Сколько помнил Ириен, в храме никогда не было постоянных жрецов или послушников, да и сомнительно, чтобы в Игергарде еще оставались осколки старого жречества. Но всякий конный или пеший путник, собиравшийся спуститься с холма в объятия столицы Лейнсрудского герцогства, непременно сметал пыль с алтарей и оставлял хоть какое-нибудь пожертвование во славу древних богов. И как бы ни старались позабыть об их существовании адепты иных верований, но слишком уж часто всуе поминался и злой бог судьбы Файлак, и слепая сестра его Каийя — богиня удачи-неудачи. Иные малые боги вспоминались чаще или реже, с поводом и без повода, но особенно тогда, когда людям хотелось заручиться поддержкой всех возможных божеств, которыми полнился этот беспокойный мир.
Ириен уже давненько не бывал в этом храме, но за прошедшее время ничего не изменилось. Идеально круглая чаша Сайнена, бога первой крови, до краев наполненная ледяной прозрачной водой. Мягко светилась статуя кошки, посвященная богине встреч и разлук Турайф. Блестящие от бесконечных прикосновений черные бронзовые руки Фай-лака и неровный белый камень бога тайн и лжи Ру-дайса. В храмах Пестрых богов никогда не было более четырех алтарей или менее двух. «Наверное, чтобы люди не выбирали кого-то одного, избранного, из обширного и запутанного пантеона», — подумал Ириен, по очереди разглядывая алтари. Он не считал себя верующим, но истории Пестрых почему-то всегда вызывали в нем отклик сочувствия. Еще бы! Те, которые теперь зовутся Старыми, в свое время потеснили Пестрых, выиграв в неравной схватке, и завладели миром, едва его не погубив. Так утверждали легенды, а в детстве Ириен неизменно сочувствовал бесхитростным наивным богам, у которых бессовестно, обманом отняли власть чересчур резвые новички. А еще говорят, что в древние века мир был совершеннее. Ириен по этому поводу придерживался мнения своего давнего друга, человека по имени Мэд Малаган, утверждавшего, что мир был, есть и пребудет вечно сущим бардаком и никакие боги не смогут упорядочить его настолько, чтобы приблизить хоть на шажок к тому совершенству, которое, несомненно, изначально задумано Творцом.