— Тор, — тихонько позвал из коридора Лэн. — Тор, ты спишь?
Тот осторожно, чтоб не разбудить Мэда, выскользнул к брату. Дверь легонько скрипнула.
— Что надо?
— Мне тут сказали… — замялся Лэн.
— Да, я подрался с братом Харанда. А потом мы с Малаганом оттащили его домой.
— И что ОН?!! — охнул несдержанно юноша, имея в виду, разумеется, мужа Лионан.
— Ничего особенного. Поговорили по-хорошему. Я ведь в самом деле на него не в обиде. Да и на Ли тоже. Чтобы она свою молодость и красоту убила на ожидание? Да ни за что! Какой из меня муж-кормилец? Одно слово — наемник, — грустно сказал Тор.
— Не говори так! — вспыхнул Лэн. — Ты самый лучший, самый сильный, самый…
— Самый глупый? — хмыкнул тот, обрывая словоизлияния братца. — Не говори глупостей, ради Святого огня. И вот еще что — еще раз хоть словом, хоть взглядом заденете Лионан, более нет у меня братьев. Понятно?
Лэн потрясенно кивнул.
— Будет на то высшая воля, найду себе девушку по душе, а нет — так тому и быть. Но только Ли тут ни в чем не виновата. Женщина сама вправе выбрать отца своим детям. А теперь топай спать, братишка. Топай, а то пристал, как репей к козьей заднице.
Юноша ушел, и Тору стало спокойней на душе. Паренек растет толковым и со временем станет тем, кем не смог стать для своей семьи Торвардин, — опорой, гордостью и примером для подражания.
Если уж тангар что-то решил, то никакая сила не заставит его отступить от задуманного. А если уж он сказал кому о задуманном, то хоть режь его, но быть посему. А потому, когда утром Торвардин объявил потрясенной родне, что покидает дом и Ролло, разразился настоящий скандал.
— Прокляну, — грозно молвил Терриар. — Сделаешь только шаг за порог — прокляну.
— Сделаешь только шаг за порог — прокляну.
— Отец! — взвыл Тор. — Да за что же?!
— Не перечь отцу!
От дедова шлепка ладонью дубовая столешница застонала.
— Нечего со мной как с мальчишкой разговаривать! Нашли кого воспитывать!
— Ты и есть мальчишка, — прорычал отец. — Хочу — уйду, хочу — останусь? Тебе в родном доме плохо стало? Зачем тогда вернулся? Материнское сердце терзать?
— Дед, ну ты хоть ему скажи…
— Чего я должен сказать? Что я не узнаю своего внука?
— А ты меня хорошо знал? Когда я ушел, мне еще двадцати не было…
— И вернулся таким, каким ушел, — махнул рукой Терриар в сердцах. — Опозорил чужую жену, толком ничему не научился, ты… ты… даже жениться не сподобился.
Торвардин взорвался негодованием.
— На ком жениться? На девчонках-писюхах, которых через день водит в дом Ламалирр?
— Ты забыл, что Лионан замужем? У нас не бывает временных браков, как у эльфов, — напомнил дед. — Если бы ты хотел начать нормальную жизнь, то давно бы уж выбрал себе девушку. Да за тебя любая бы пошла. Никто не глянул бы, что ты полжизни угробил на чужбине.
— Вот именно. Ежели бы хотел жить нормально… — с нескрываемой досадой фыркнул Терриар.
Как ни обидно слышать такое от родного отца, но прав родитель. Нормальная жизнь для тангара — это семья, жена, дети, исконная вера, доходное ремесло. Но Тор не сделал и шага в нужном направлении. И Лионан тут ни при чем.
— Отец, послушай, — сказал терпеливо Торвардин. — Я пятнадцать лет жил своим умом…
— А я о чем!
— Я взрослый давно. Мне скоро сороковник стукнет, и указывать мне, как жить, чем заниматься и кого в жены брать, поздно.
— Ты слышал? — прошептал убитый наповал словами сына Терриар, обращаясь к Энардину. — И это нам тангар говорит! Ты своего отца до его смертного часа слушался беспрекословно, хоть уже сам внуков завел, я против твоего слова не пойду. А он, вишь, взрослый! И никто ему не указ! Да тангар ли мой первенец? Или это оборотень к нам явился? Торвардин, ты, часом, не в человека превратился?
И снова прав папаша. Сколько исконного тангарского послушания осталось в Торе? Это для лангеров, для эльфов и людей он весь из себя тангар. А среди своих чужак чужаком.
— Мне стыдно соседям в глаза смотреть. Давно ль ты в храм последний раз ходил? Часто ли возносил хвалу Священному огню? — продолжал вопрошать отец. — Можешь не отвечать, я и так знаю.
— Я сохранил свою веру!
— Так что ж ты теперь ведешь себя как безродный бродяга?
Разговор мало-помалу утрачивал черты диалога и превращался в обвинительный приговор. Оказывается, не так уж и порадовал родительские сердца блудный сын, когда шагнул на порог отчего дома.
— Значит, так, дитятко, — твердо заявил Энардин. — Воля моя нерушима. Либо ты воссоединяешься с нами навсегда и снова станешь тангаром не на словах, а на деле, то бишь женишься, остепенишься, займешься делом. Либо… — старик тяжко вздохнул, — уходи куда хочешь и не возвращайся.
Никогда. Мы отплачем по тебе как по мертвому и станем жить дальше. Проклинать тебя никто не станет, но и возврата уже не будет. Решай.
Суров был тангарский патриарх. Однако так заведено исстари. Паршивую овцу из стада вон, чтобы породу не портила и не вводила в искушение следовать неверным путем на общую погибель остальных — слабых и юных. Ни для кого не будет исключения, ни для героя, ни для смутьяна.
Плечи Торвардина поникли, как от невыносимого бремени. Знал, знал ведь, что не сможет стать прежним, не сможет беспрекословно слушаться старших сородичей, не сможет забыть, что был равным среди равных, не сумеет вычеркнуть из жизни пятнадцать лет, наполненных свершениями и событиями, а еще отказаться без сожаления от собственного трудного опыта. Даже ради Лионан.