А в доме надрывался телефон. И было в его звоне что?то страшное, пронзительное — так, наверное, звучали в войну сигналы воздушной тревоги. Элис схватила трубку и услышала голос Барбары:
— Боже мой, девочка, ну где же ты? Я сейчас приеду. Элис, у меня для тебя плохие известия.
Потом был какой?то сумбур. Элис смотрела в газетную колонку светской хроники, не понимая, даже не пытаясь понять, какое отношение имеют к ней страшные сухие слова, обрывки равнодушных строчек.
«…найден мертвым… Розенберг… единственной дочери и наследницы… были помолвлены…»
Какое отношение эти слова имеют к Майклу? Сердечный приступ? Но как же так?! У него же здоровое сердце.
— У него здоровое сердце, — Элис смотрела на Барбару, — он же футболист. Он капитан команды. Им все так гордятся… он же спортсмен…
И поняла, наконец, что все правда.
Понимание пришло с залитых солнцем трибун, с кричащих яростно?восторженных трибун. И понеслось, покатилось, как шарик в желобе… Очки в тонкой оправе. Спортивная куртка с эмблемой университета. Улыбчивые глаза, ресницы короткие, но густые, как щеточки. Читальный зал, и вздохи влюбленной библиотекарши. Смешно. Они с Майклом вдвоем едят мороженое из одного стаканчика. После демонстрации Майкл у нее в квартире, весь в крови. Элис вытирает ему лицо, а он все пытается поцеловать ее… Господи, господи… это что, все? Больше ничего не будет? Этого больше не будет?!
Никогда?..
Элис не плакала. Но Барбара все равно заставила ее выпить какое?то пахнущее травами лекарство. А плакать прилюдно нельзя. Но Элис не хотела, чтобы Барбара ушла. Остаться одной было бы совсем плохо. Что?то надо было делать. Но что? Звонить домой? Да, позвонить домой. Поговорить с отцом.
— Ты отвезешь меня в гостиницу?
— Конечно, милая.
Господи боже, сколько там чужих людей…
— Хозяйка, — сказал бубах, — брэнин здесь, ты позволишь ему войти?
Эйтлиайн
Я, вообще?то, не люблю убивать, и на то есть причины. Но таким чудовищем, как в этот раз, мне не приходилось чувствовать себя даже во время самых жестоких казней.
Но таким чудовищем, как в этот раз, мне не приходилось чувствовать себя даже во время самых жестоких казней. Он все равно умер бы, мой тезка?клятвопреступник, умер бы в ту же ночь. Но не от моей руки. Хотя, какая разница? Что сделано, то сделано.
Элис впустила меня в дом. И я снял плащ?невидимку. И только потом в холл вышла гарпия, еще не старая гарпия, по?своему даже красивая, если бы не жадный, только этим тварям и присущий, кровавый блеск в очах.
Это я кровопийца? Вот кровопийца — помесь стервятника и паука, тем более страшная, что все, сделанное ей, делается во благо. Я почти наяву увидел Сияющую?в?Небесах, с благосклонной улыбкой склонившуюся над верным солдатом Полудня — матушкой светлого рыцаря Курта.
А Элис, маленькая моя фея, она еще искала в себе силы, чтобы нас представить. И не знала, что сказать. Только пролепетала беспомощно:
— Это мама Курта.
Как будто я сам не узнал. А гарпия, паучиха, даже рта не раскрыла, чтобы назвать свое имя. Она умнее сына. И чувствует себя защищенной.
Ее следовало убить немедленно, потому что она уже видела слишком много, и еще больше, кажется, знала. Но не мог же я — на глазах у Элис. А в проклятом городишке невозможно дышать свободно, и я даже лонмхи не могу сюда отправить с простеньким поручением. Значит, все потом. Когда?нибудь…
— Пойдем, — я взял Элис за руку, — надевай плащ и пойдем, позвонишь домой, отец расскажет тебе, как все случилось.
— Вы не причините ей вреда? — спросила паучиха.
Я чуть не рассмеялся. Но, проклятье, она говорила искренне, она знала, кто я, и беспокоилась за Элис… по?настоящему. Так беспокоятся о тех, кто не чужой. О тех, кого любят. И я ответил. Я сказал:
— Никогда, товарищ полковник.
По?русски сказал.
Элис искала плащ и все равно не слышала, все равно не поняла. Рылась в сумочке, потом вытряхнула из нее все на кухонный стол. Обычный набор из помады и бумажных салфеток вперемешку с духами, россыпью кредиток и маникюрной пилкой. Плаща только не было. Плаща?невидимки, маленького свертка, меньше моего кулака. Да и черт с ним!
Я велел бубаху принести другой.
И мы ушли.
Телефон выглядел очень странно, казалось, он попал в руки Невилла прямиком из какого?нибудь фильма о Джеймсе Бонде — дюйма три длиной, с крохотными кнопочками для набора номера и маленьким экраном, на котором высвечивались нажатые цифры.
Таких телефонов, конечно, не бывает. Разве что он — какая?нибудь русская секретная разработка. Но Элис было совершенно все равно. Она услышала голос отца, и все окружающее, включая Невилла, перестало существовать.
— Где ты? — первым делом спросил папа.
— В Германии.
Вообще?то, Элис не была в этом уверена, потому что за окнами светило солнце, а значит либо настал другой день, либо Невилл увел ее в другой часовой пояс.
— Если не хочешь, — произнес отец, — можешь не приезжать. За тобой уже охотятся все папарацци, а на похоронах, боюсь, чтоб тебя прикрыть, придется оцеплять кладбище. Дочка, ты хочешь знать подробности?
— Нет, — Элис помотала головой, — но лучше от тебя, чем из газет.
— Майкл был с девушкой. Их так и нашли, — отец помолчал, видимо предоставляя Элис самой додумать, что скрывается за этим «так». — Девушка — ваша однокашница. Какая?то Кейши. Ты, может быть, ее знаешь. Она сейчас в лечебнице, с навязчивой идеей, что Майкла… что это сделал вампир. Элис, даже не знаю, будет ли это для тебя новостью, но Майкл принимал наркотики. И эта Кейши — тоже. Что они там увидели в бреду… она была вся в крови.