— Может быть… — неуверенно предположил Курт, выпрыгивая из кабины, — может быть, ему удалось спастись?
— Не думаю, — Вильгельм указал на разметанные по бывшей площади остатки костра. — Вон, у столба, видишь?
Курт увидел. И его затошнило. Выдержке капитана фон Нарбэ можно было только позавидовать, тот подошел ближе к обгоревшим останкам, морщась оглядел их и вернулся к Курту:
— Это Змей. Там золото расплавилось, помнишь, он же весь был в побрякушках. И клыки во рту. М?да… — Вильгельм помялся и неловко произнес: — Ты ни в чем не виноват. Ты думал, что он неуязвимый и всемогущий, и спасал нас с Элис. Кто же знал, что так выйдет?
— Я, — Курт вздохнул, — я знал. И Змей знал. Я же в глаза ему смотрел, когда… Ладно, что теперь. Зато пророчество сбылось.
— Господин Гюнхельд, — командир отряда отозвал его в сторону, — возможно, в развалинах есть живые. Мы вызвали спасательную команду, вам нужно встретить их и проводить в город. И я хотел бы получить хоть какие?то объяснения… — недоговорив, он обвел рукой окружавшие площадь развалины.
— Хорошо. Объяснения позже.
Над трупом Змея уже щелкали фотовспышки. У экспертов своя работа. Не стоило, наверное, привозить сюда непосвященных, а с другой стороны, кого можно считать посвященными, кроме них троих, да, с большой натяжкой, Ефрема Лихтенштейна?
Когда, сделав все необходимые снимки, тело попытались освободить от цепей, оно рассыпалось легким прахом, и только бесформенные золотые комочки со стуком попадали в золу. Вот и все. Конец страшной сказке.
…Из девятисот пятнадцати человек, населявших Ауфбе, выжили только дети. Тринадцать лет стали той тележной чекой, выше которой просвистела смерть. Что ожидало теперь мальчишек и девчонок, росших в странном, но добром к ним городе, в вечном страхе перед внешним миром? Нет, думать об этом — забота педагогов и воспитателей, а никак не Курта Гюнхельда, бывшего хозяина бывшего города.
Единственный уцелевший дом, последний по улице Преображения Господня, тщательно обыскали, как будто надеялись найти в нем виновников разрушения. Пока полицейские делали свою работу, Курт проделал свою: нашел бубаха, как мог объяснил ситуацию и предложил духу вместе с ним отправиться к Элис. Может быть, после смерти Змея, она сменит гнев на милость и позволит бубаху остаться?
Кота и все прочее Курт поклялся обеспечить в полном объеме.
Да, еще делся куда?то кузен Альфред. Для него, застрявшего на границе, не было ни дня, ни страшной ночи, только утро. Город открылся и фургончик поехал себе дальше. Что ж, вернется — будет ему сюрприз.
У мамы амнезия. У Элис — тоже. Наверное, так лучше. Элис не помнит, что убила двоих человек, а таких воспоминаний, честное слово, не жалко. А у Вильгельма ребра срослись, и ни одного синяка, хотя били господина капитана, так, чтоб только до костра и дотянул. Мама жива! Особняк раскатан по камушку, а мама жива! Сейчас Курт боялся выпустить ее из виду, вдруг какая?нибудь нелепость, ерунда какая?нибудь — и судьба возьмет свое. Но все?таки, каким чудом мама спаслась, когда все остальные погибли?
Последний подарок Змея? С него станется.
Но все?таки, каким чудом мама спаслась, когда все остальные погибли?
Последний подарок Змея? С него станется. Почему нет, когда самому терять уже нечего? Ну что стоило, что стоило сказать иначе? «Спаси нас всех», вместо «спаси их». Ведь он обещал: любое желание.
— Что там было? — спросила Элис, когда вечером Курт пришел навестить ее в больнице. — Он умер? Мы спаслись? Что за ужасы Вильгельм рассказывал о пасторе? Улк больше не опасен?
— Ты совсем не любишь его? — Курту было не то, чтобы тоскливо, но очень, очень тяжело. — Он любил тебя. Он не собирался мстить.
ЭПИЛОГ
Возвращение домой, о котором Элис не переставала мечтать с того момента, как всадила двенадцать серебряных пуль в голову любимого, оказалось совсем не таким, каким виделось в воображении. Дом — тихая надежная гавань, стал слишком тихим. И слишком надежным.
Отец не поверил ей. Не поверил даже тогда, когда Элис показала ему все, чему научилась. Он слушал ее. Он кивал. Он соглашался. Только для того, чтобы улучив момент, передать ее с рук на руки охране, с распоряжением удерживать вплоть до приезда врачей.
В комнате, где ее заперли, не было ни одного зеркала…
Отец не поверил, но принял к сведению то, что дочь его, его девочка — единственная, любимая, самая лучшая… Господи, ну почему?! — что она может сбежать в зазеркалье, нисколько не хуже своей сказочной тезки.
Не поверил?
Или знал с самого начала, что она не сумасшедшая, что она — другая?
Лебединое платье бросают в огонь.
К ней пришел ее бубах. С котом под мышкой — он не расставался с подарком Курта — маленький фейри вышел из стены с телефонной трубкой в руках. С той самой крошечной трубкой, по которой Элис звонила отцу в незапамятные времена, когда все было хорошо, хоть и плохо, когда она любила и верила в любовь.
— Звони светлому рыцарю, тайарна, — почти приказал бубах, — он спасет тебя. Рыцари всегда спасают принцесс.
И рыцарь спас принцессу. Каким волшебством оказался он по эту сторону океана, Элис побоялась даже спрашивать. Главное, что он пришел за ней. И должен был случиться ужасный скандал, потому что обязательно случается скандал, когда русский шпион врывается в дом американского миллиардера и на глазах у остолбеневшей охраны забирает единственную наследницу, мимоходом объясняя отцу: