Семейство Нарбэ — одно из немногих в Германии, сохранившее не только имя, но и земли, и родовой замок, внушающий уважение своей древностью, с самого начала предпринятой нацистами государственной реконструкции имело наглость не согласиться с новой политикой и новым порядком. Проявив достаточно мудрости, чтобы не выступать против власти открыто, фон Нарбэ предоставили в своем замке убежище тем, кто подвергался опасностям со стороны нового режима. Крепость стала одним из многих в стране перевалочных пунктов, через которые люди, объявленные вне закона, семьи репрессированных и, разумеется, евреи могли покинуть ставшую опасной страну. Целая сеть благоустроенных подземелий, переходов, и разнообразнейшие потайные комнаты и коридоры — все это делало замок Нарбэ идеальным местом как для укрывания беглецов, так и для размещения на его территории небольшого госпиталя, а к госпиталю прилепилась еще и редакция газеты, издаваемой бойцами сопротивления.
Сопротивление было смешное. Газетка — жалкой. Почему отец и дед терпели ее под своей крышей, Вильгельм сейчас затруднился бы объяснить.
Сопротивление было смешное. Газетка — жалкой. Почему отец и дед терпели ее под своей крышей, Вильгельм сейчас затруднился бы объяснить. Да и не важно это, наверное. Важно другое: к этой газетенке, к редакции, состоящей из троих, сумасшедших как помойные крысы, недоучившихся журналистов, прибился за какой?то надобностью пожилой и необыкновенно образованный господин, по имени Исаак Лихтенштейн. Ортодоксальный иудей, наотрез отказывавшийся даже в целях собственной безопасности постричься, или хотя бы сменить свои вызывающие одежды на костюм, более приличествующий его бедственному положению.
— Мы в руках Божьих, — утверждал он на попытки воззвать к здравому смыслу. — Господь дал мне убежище, могу ли я ответить на эту милость черной неблагодарностью?
И однако, несмотря на подобные заявления, Лихтенштейн явно знался с дьяволом.
— Так говорил дед, — пожав плечами, объяснил Вильгельм, — отец не суеверен, так что ему было абсолютно все равно. Ну а дед… не скажу, чтоб был в восторге, но все же гнать Лихтенштейна из замка не спешил, а тот, в свою очередь, сам уходить не собирался.
Для него уже сделали документы, и в любой момент, с любой партией эмигрантов он мог быть переправлен через границу, и тем не менее оставался в Нарбэ. Потому что не хотел оказаться слишком далеко от Ауфбе. Именно там, в никому не ведомом городе, не отмеченном ни на одной карте, был источник его волшебной силы. Или же — место обитания того дьявола, с которым Исаак вступил в сделку.
Потом Германия начала войну. Отец и сын фон Нарбэ отправились служить: можно признавать или не признавать правоту режима, установившегося в твоей стране, но война — это война. И если ты потомственный солдат, ты обязан сражаться на стороне своей родины.
Так, или примерно так, они рассуждали, оставляя дом на попечение женщин.
— Значит, все?таки воевали, — неизвестно зачем уточнил Курт. — За Гитлера?
— За Германию. Ваш отец тоже воевал. Но речь не о них.
Очень может статься, что без помощи Исаака Лихтенштейна рухнула бы вся налаженная в Нарбэ система убежищ. Но черт его знает каким колдовством, старый еврей умудрялся отводить глаза заявлявшимся с обысками гестаповцам; бог весть каким образом отшибало память у слишком много знавших жителей деревни; и умирали от совершенно естественных причин, но в подозрительных количествах, просто как мухи дохли те, кто мог причинить реальный вред хозяевам Нарбэ или людям, скрывающимся в замке.
Дьявол ни при чем, утверждал Лихтенштейн. То, что вы все называете сатаной — северная сторона Бога, и он не Зло, а проявление божественной воли. Все вокруг — это Тора. Есть только духи черного огня на поле белого огня. 22 буквы и 10 совершенств, которыми Адонаи сотворил мир. Зная имена и обладая умением ими оперировать, можно тасовать и буквы мира. Господь дал нам разум для того, чтобы мы им пользовались, а все сущее создал для того, чтобы оно нам служило. И если с помощью Его законов я могу обращаться к силам, созданным для служения, так почему бы, скажите, мне этого не делать?
Как бы там ни было, в сорок втором году, еще до того, как началось массовое отступление гитлеровских войск из СССР, Лихтенштейн, ничуть уже не беспокоящийся ни за свою безопасность, ни, видимо, за окружающих, с позволения хозяек отпраздновал в Нарбэ пышную свадьбу. Оно, может быть, и поздновато было жениться в пятьдесят семь лет на девочке, которой едва исполнилось девятнадцать. Но кто их поймет, евреев?
Юная Маргарита Лихтенштейн, в девичестве Иванова, была родом из Украины, и попала в Нарбэ с партией русских рабов. Опять таки, не обошлось без чуда, потому что выжить, пройти выбраковку и уцелеть она попросту не могла. Ну, невозможно было принять ее за украинку или, хотя бы, цыганку.
— Повезло, — говорила Маргарита, убежденная атеистка, комсомолка и редкая, надо заметить, красавица.
Ну, невозможно было принять ее за украинку или, хотя бы, цыганку.
— Повезло, — говорила Маргарита, убежденная атеистка, комсомолка и редкая, надо заметить, красавица.