Кровавая Кость… Голова?без?Кожи… вдруг ослабев от ужаса, Элис отчетливо вспомнила самую страшную реальность своего детства. Кровавая Кость — безымянная, жуткая — таилась в темноте, выходила по ночам, но даже днем, даже при свете солнца оставалась в доме. Голова?без?Кожи — глазницы без век, безгубый рот. И окровавленные руки с когтями, однажды схватившие ее за подол праздничного платья. Мама очень сердилась, решив, что Элис выпачкалась в кетчупе.
Наказание прошло незамеченным, куда страшнее и долговечней оказалось понимание того, что ни дневной свет, ни присутствие взрослых не защитят от чудовища.
— Никогда, мисс Ластхоп, не ходите сюда одна, — тихо проговорил Невилл, в тон мгновенной вспышке ее страха, — сюда или в любое другое подобное место. Это на Атаре, сыне неба и солнца, можно было ездить по старым индейским кладбищам, но нужно потерять голову, чтобы сунуться туда в одиночку или в компании смертных.
Это на Атаре, сыне неба и солнца, можно было ездить по старым индейским кладбищам, но нужно потерять голову, чтобы сунуться туда в одиночку или в компании смертных. Однако прошу! — он галантно подал Элис руку и повел к дверному проему. — На хозяйку не обращайте внимания: это не та особа, с которой нужно считаться.
Эйтлиайн
Разумеется, я люблю этот дом. Нужно объяснять почему? Я презираю смертных, и меня искренне забавляет все, что творят они себе на погибель своими же руками. Мы, фейри, очень любим все забавное.
Вру? Да. Вру, как эльф, совративший Дюймовочку. Я люблю этот дом, потому что он убивает в людях людей. Убивает то, что они считают неотъемлемыми признаками человечности, то, чем они гордятся, наивно полагая, будто им действительно присущи какие?то особенные достоинства: порядочность, благородство, доброта, справедливость. Чувство меры. Последнее, впрочем, да, не отнимешь. У людей — есть. У нас, зато, нету.
А дом этот, и другие, ему подобные — настоящие очаги темной заразы, рассадники болезней. Смертным нужно избавляться от таких домов сразу, лишь только заподозрят неладное, но нет, они не спешат, они долго рассуждают и взвешивают, считают деньги, вспоминают о праве собственности, страховках, законах, мирятся со Злом, позволяют ему существовать… а мне ведь только того и надо. Их лицемерие, их жадность, их страх — не перед тем страх, чего нужно бояться, а перед тем, что они придумывают для себя взамен настоящего ужаса. Здесь, в Тварном мире, мысли остаются невостребованными, если только за них не платят. А мои добросовестные садовники унавоживают ими свои посадки. Рано или поздно причина со следствием меняются местами, и пока стоит под небом дом с привидениями, смертным в округе не избавиться от скверных, источенных червями мыслей и чувств, а любое, самое благое деяние их будет отдавать лицемерием.
Точь?в?точь, как мои рассуждения.
Если бы у фейри были психологи, они назвали бы это «комплексом подменыша». Или «синдромом».
Дед умел растить цветы зла. Его пчелки — и смертные, и фейри Полуночи — без устали разносили пыльцу и семена, его рабы сажали, пололи, обрезали и укутывали на зиму. Дед был гениальным садовником, подходил к делу без души, за отсутствием таковой, зато с любовью и суровой нежностью. А я выполняю обязанности. И все. Кто?то должен держать в порядке Темные Пути. За неимением властелина этим занимается принц.
Интеллигентствующий аристократ с замашками педераста — прошу любить и жаловать.
Это все кровь. Дурная кровь. Полдень и Полночь смешались в равной пропорции, дав начало нашему роду, породе. Семье. Но лишь первый из нас был настоящим властелином. И, может быть, станет последний. Не я. Я — младший, а это совсем другое дело.
ГЛАВА IV
«Питается он всегда кровью, а особенно предпочитает питаться детьми. Существо выглядит раздутым после еды, как беременное. Если оно облизывает тень людей, это означает, что человек скоро умрет».
«Сокровища человеческой мудрости» (библиотека Эйтлиайна).
— Она — фея, — небрежно сообщил Невилл.
— Ну да?!
Страшный дом оказался внутри вполне обычным, скучным, очень пыльным. Пузырями вздувались на стенах обои в потеках грязи, скрипел под ногами рассохшийся паркет, пахло гнилью и слегка, почти незаметно, падалью. Не то, чтобы подобная обстановка была для Элис родной, но страх отступил перед унылой обыденностью. Ни тебе скелетов по углам, ни ржавых цепей, ни пожилой дамы с окровавленным топором в одной руке и собственной головой — в другой. Вообще?то, пожилая дама присутствовала, но в руках у нее была большая корзина с капустными кочанами.
Фея? Феи, это всем известно, отличаются стройностью. Злые — худобой. Еще у них, у злых фей, крючковатые носы, бородавки и челюсти, похожие на остроносую туфлю.
Фея? Феи, это всем известно, отличаются стройностью. Злые — худобой. Еще у них, у злых фей, крючковатые носы, бородавки и челюсти, похожие на остроносую туфлю. Элис, разумеется, давно не верила в детские сказки, однако еще сложнее было бы поверить в то, что фея может быть толстой (если не сказать, жирной), и что на ней может быть надет серый брезентовый комбинезон, а поверх него — чрезвычайно грязный фартук с большим карманом. Ну и, конечно же, феи не стригут волосы «ежиком».