Следует отметить, что в настоящий момент Великий А'Туин чувствовал себя очень довольным и счастливым, а такие чувства, заполняя мозг размером с несколько крупных городов, не могут не излучаться наружу. Таким образом, большинство обитателей Диска пребывали сейчас в состоянии духа, достигаемом после целой жизни, посвященной упорной медитации, или после тридцати секунд курения запрещенной законом травки.
«Вот вам и старина Двацветок, — думал Ринсвинд. — Не то чтобы он не ценил красоту, просто он ценит ее по-своему. Если поэт, увидев нарцисс, сначала долго на него смотрит, а потом пишет длинную поэму, то Двацветок бросается искать книжку по ботанике. И наступает на нарцисс. Правильно Коэн сказал. Двацветок смотрит на вещи, но под его взглядом все меняется. Включая меня самого, насколько я подозреваю».
В небе поднялось собственное солнышко Диска.
В небе поднялось собственное солнышко Диска. Звезда уже уменьшилась в размерах и не могла соперничать с ним. Добрый надежный свет Плоского мира разливался по восхищенному пейзажу, словно море золота.
Или, как обычно утверждают более достойные доверия наблюдатели, словно золотистый сироп.
Конец получился эффектный, но в жизни все устроено иначе, поэтому должно произойти кое-что еще.
Взять, к примеру, Октаво.
В тот момент когда его накрыл солнечный свет, гримуар захлопнулся и начал падать обратно на башню. И многие из наблюдателей вдруг осознали, что на них летит самая магическая штуковина на Диске.
Чувство блаженства и братской любви испарилось вместе с утренней росой. Ринсвинд и Двацветок были отброшены в сторону ринувшейся вперед толпой — люди толкались и пытались взобраться друг другу на плечи, протягивая к небу руки.
Октаво приземлился прямо в центре орущей толпы. И что-то хлопнуло. Это был решительный хлопок, хлопок, исходящий от крышки, которая в ближайшее время не собирается открываться вновь.
Ринсвинд посмотрел между чьих-то ног на Двацветка.
— Знаешь, что будет дальше? — ухмыляясь, спросил он.
— Что?
— Думаю, когда ты откроешь Сундук, там не окажется ничего, кроме твоего белья.
— О боги.
— Мне кажется, Октаво может сам позаботиться о себе. По правде говоря, Сундук — самое подходящее для него место.
— Наверное. Иногда у меня возникает такое чувство, будто Сундук все-все понимает.
— Я догадываюсь, что ты имеешь в виду.
Они подползли к краю клубящейся толпы, поднялись на ноги, отряхнулись от пыли и направились к лестнице. Их уход никто даже не заметил.
— Что там сейчас делается? — спросил Двацветок, попробовав заглянуть через людские головы.
— Похоже, они пытаются поднять крышку при помощи рычага, — ответил Ринсвинд.
Они услышали короткий хлопок и вопль.
— По-моему, Сундук просто млеет от такого внимания, — заметил Двацветок, когда они начали осторожно спускаться по лестнице.
— Да, наверное, ему стоит почаще выходить из дома и встречаться с людьми, — кивнул Ринсвинд. — А я покамест пойду хлопну пару стаканчиков.
— Прекрасная идея, — одобрил Двацветок. — Я бы тоже чего-нибудь выпил.
* * *
Когда Двацветок проснулся, время близилось к полудню. Он никак не мог вспомнить, почему он спит на сеновале и почему на него наброшена чья-то чужая мантия, но проснулся он с одной идеей, занимающей все его мысли.
Ему показалось жизненно важным сообщить о ней Ринсвинду.
Скатившись с сена, он приземлился на Сундук.
— А, ты здесь? Надеюсь, тебе стыдно за себя.
Сундук изобразил полное недоумение.
— Ладно, я хочу причесаться. Открывайся, — приказал Двацветок.
Сундук услужливо откинул крышку. Двацветок порылся среди мешочков-коробочек и, найдя наконец гребень и зеркало, частично поправил урон, полученный за минувшую ночь.
— Полагаю, ты не соизволишь рассказать мне, что ты сделал с Октаво? — пристально посмотрел он на Сундук, закончив прихорашиваться.
Выражение Сундука точно описывалось словом «деревянное».
— Ну и пожалуйста. Пошли.
Двацветок выступил на солнечный свет, который был слегка ярковат по его нынешним запросам, и бесцельно побрел вдоль улицы. Все казалось свежим и новым, даже запахи, но, похоже, мало кто из жителей успел подняться с постели. Ночь выдалась долгой.
Он нашел Ринсвинда у подножия Башни Искусства, где тот надзирал за работой бригады, соорудившей на крыше некое подобие крана и опускающей на землю каменных волшебников.
Ринсвинду в этом деле помогал орангутан, но Двацветок пребывал не в том настроении, чтобы удивляться чему бы то ни было.
— А их можно превратить обратно? — полюбопытствовал он.
Ринсвинд оглянулся.
— Что? А, это ты. Нет, скорее всего, нет. Тем более что беднягу Верта уронили. С пяти сотен футов на булыжную мостовую.
— И что ты намерен предпринять?
— Из него получится славный сад камней.
Ринсвинд повернулся и помахал рабочим.
— Ты выглядишь очень бодро, — с легким оттенком упрека заметил Двацветок. — Ты что, совсем не ложился?
— Забавно, но я не смог заснуть, — отозвался Ринсвинд. — Я вышел подышать свежим воздухом и обнаружил, что никто не знает, что делать. Тогда я вроде как собрал народ, — он указал на библиотекаря, который пытался держать его за руку, — и начал все организовывать. Прекрасный день, правда? Воздух как вино.