— Зачем вообще вас произносить?
— Это все звезда, — ответило Заклинание. — Багровая звезда. Волшебники уже ищут тебя. Если тебя поймают, то Восемь Заклинаний будут произнесены и будущее изменится. Они думают, что Диск столкнется со звездой.
Ринсвинд обдумал это.
— А он столкнется?
— Не совсем, но в… Что это?
Ринсвинд посмотрел вниз. Из темноты неслышно вышел Сундук. В его крышке торчал длинный обломок лезвия от косы.
— Всего-навсего Сундук, — сказал волшебник.
— Но мы не звали его сюда!
— А его никто никуда не зовет, — сообщил Ринсвинд. — Он сам появляется. Не обращайте на него внимания.
— А-а. О чем это мы говорили?
— О багровой звезде.
— Правильно. Для нас очень важно, чтобы ты…
— Эй! Эй! Есть там кто-нибудь?
Это был слабенький, писклявый голосок, и доносился он из иконографа, висящего на бесчувственном теле Двацветка.
Чертик-художник открыл дверцу и, прищурившись, взглянул на Ринсвинда.
— Где это мы, милостивый сударь? — осведомился он.
— Точно сказать не могу.
— Мы все еще мертвы?
— Возможно.
— Что ж, будем надеяться, в ближайшем будущем черная краска нам не понадобится, потому что она вся вышла.
Дверца захлопнулась.
Ринсвинду на мгновение представилось, как Двацветок раздает свои картинки, приговаривая нечто вроде: «Это я, терзаемый миллионами демонов» и «А это я с той забавной парочкой, которую мы встретили на промерзших склонах Того Света». Ринсвинд не знал наверняка, что случается с человеком, когда тот по-настоящему умирает, а авторитеты высказывались на этот счет несколько туманно. К примеру, один смуглокожий моряк из Краеземелья считал, что после смерти обязательно попадет в рай, где его будут ждать шербет и много гурий. Ринсвинд не знал, что такое «гурия», но после некоторых размышлений пришел к выводу, что это маленькая лакричная трубочка, через которую потягивают шербет. Во всяком случае, он от шербета начинал чихать.
— Надеюсь, теперь, когда нам не мешают, — твердо сказал сухой голос, — мы можем продолжить. Очень важно, чтобы ты не позволил волшебникам отобрать у тебя Заклинание. Если Восемь Заклинаний будут произнесены слишком рано, произойдет нечто ужасное.
Если Восемь Заклинаний будут произнесены слишком рано, произойдет нечто ужасное.
— О боги, оставьте меня в покое, а? — закатил очи Ринсвинд.
— Хорошо, хорошо. С того самого дня, когда ты впервые открыл Октаво, мы знали, что можем доверять тебе.
Ринсвинд вдруг засомневался.
— Подождите-ка, — проговорил он. — Вы хотите, чтобы я бегал от волшебников и не давал им собрать все Восемь Заклинаний воедино?
— Вот именно.
— И поэтому одно из вас забралось ко мне в голову?
— Точно.
— Вы вообще знаете, что целиком и полностью погубили мою жизнь? — с жаром воскликнул Ринсвинд. — Я, может, все-таки стал бы волшебником, если бы вы не решили использовать меня в качестве портативной магической книги. Я не могу запомнить ни одного заклинания, они боятся лезть в голову, в которой уже сидите вы!
— Ну, извини.
— И вообще, я хочу домой! Хочу вернуться туда, где… — в глазах Ринсвинда блеснула влага, — туда, где чувствуешь под ногами булыжную мостовую, где иногда можно глотнуть неплохого пива, а вечером раздобыть приличный кусок жареной рыбы и в придачу пару больших зеленых огурцов, а может, даже пирог с угрем и блюдо с моллюсками, где всегда отыщется теплая конюшня, в которой можно переночевать и проснуться в том же самом месте, куда ты забрел предыдущим вечером, и где нет этой жуткой погоды. Я хочу сказать, я не в обиде на вас из-за магии, наверное, я просто сделан не из того теста, из которого делают волшебников… Я всего-навсего хочу домой!
— Ты должен… — начало одно из Заклинаний.
Оно опоздало. Тоска по дому, маленькая эластичная резинка в подсознании, которая может завести лосося и гнать его три тысячи миль по чужим морям или отправить миллион леммингов в радостную пробежку на родину их предков, исчезнувшую с лица Диска в результате легкого выверта и смещения континентов, — так вот эта самая тоска по дому поднялась внутри Ринсвинда, словно съеденный на ночь салат из креветок, перетекла по тонюсенькой ниточке, связывающей его измученную душу с телом, уперлась каблуками и дернула…
Заклинания остались одни в своем Октаво.
Не считая Сундука.
Они дружно уставились на него — не глазами, но сознанием, таким же древним, как сам Плоский мир.
— Ты тоже проваливай, — сказали они.
— …Очень хочу.
Ринсвинд знал, что это говорит он сам, он узнал голос. В течение краткого мига он глядел через свои глаза каким-то ненормальным образом — так шпион смотрит через прорези в глазах портрета. А потом он вернулся.
— Ш тобой вше в порядке, Ринсшвинд? — спросил Коэн. — Ты выглядел нешколько отшутштвующим.
— Ты действительно слегка побелел, — согласилась Бетан. — Как будто кто-то ступил на твою могилу.
— Гм, да, я сам туда и ступил, — отозвался он, а потом поднял руку и сосчитал свои пальцы. Вроде бы их количество осталось прежним. — Э-э, а я вообще двигался?
— Ты просто смотрел на огонь так, словно увидел привидение, — сказала Бетан.
За их спинами послышался стон. Двацветок, сжимая голову ладонями, пытался принять сидячее положение.