— Да не волнуйся ты об этом, чувак. Он всё равно никому не нравился, за исключением пары-тройки его дружков. Это они и обвиняют тебя во всяких глупостях.
Томасу казалось невероятным, что Чак рассуждает о столь чудовищных вещах так буднично.
— Знаешь, скорее всего, парень мёртв. А ты говоришь так, будто он на каникулы отправился.
Чак задумчиво посмотрел на него:
— Не думаю, что он мёртв.
— А? Тогда где он? Ведь только мы с Минхо — единственные, кто пережил ночь в Лабиринте и вернулся живым, разве не так?
— Вот и я то же самое говорю. Уверен, что его дружки прячут шенка где-то в Приюте. Гэлли, конечно, идиот, но не настолько же он глуп, чтобы попробовать переночевать в Лабиринте. Не тебе чета.
Томас помотал головой.
— Может, как раз поэтому он и остался там! Хотел доказать, что и он тоже не лыком шит, раз я смог, то сможет и он. Он же меня ненавидит. — И поправился: — Ненавидел.
— А, ну и что? — Чак передёрнул плечами, словно они спорили, что лучше есть на завтрак. — Если он мёртв, то вы, ребята, в конце концов наверняка его найдёте. Если нет — проголодается и припрётся пожрать. Он мне по барабану.
Томас подхватил свою тарелку и понёс в мойку.
— Ну хоть бы один нормальный денёк! Отдохнуть, расслабиться…
— Тогда считай — твоё грёбаное желание исполнится! — послышался голос из-за спины, от двери кухни.
Томас обернулся и увидел улыбающегося Ньюта. И от этой улыбки юноше стало так уютно, что окружающий мир снова показался вполне приятным местечком.
— Ну что, пошли, арестант несчастный! — сказал Ньют. — В Кутузке расслабишься. Давай, топай. Чаки притащит тебе ланч.
Томас кивнул и вслед за Ньютом вышел из кухни. День в тюряге вдруг показался ему отличной идеей. Сиди себе, отдыхай и ничего не делай, куда уж лучше-то!
Вот только что-то подсказывало ему, что скорее Гэлли одарит его букетом цветов, чем в Приюте пройдёт хотя бы один день без происшествий.
ГЛАВА 30
Кутузка пряталась в закутке между Берлогой и северной стеной Приюта. От посторонних глаз её скрывали высокие колючие кусты, которые, похоже, целую вечность никто не подрезал. Она представляла собой большой бетонный бункер с одним узеньким зарешеченным окошком и деревянной дверью, снабжённой грозного вида ржавым замком с щеколдой. Сооружение словно выплыло из сумрачного средневековья.
Ньют вынул ключ, открыл дверь и жестом пригласил Томаса внутрь:
— Вот тебе табуретка и полная свобода плевать в потолок. Приступай.
Томас внутренне застонал, когда вступил под тюремную сень и узрел один-единственный предмет обстановки — безобразный, расшатанный табурет, у которого одна нога — наверняка намеренно — была короче других. Голая доска, никакой тебе мягкой обивки.
— Желаю весело провести время! — поддразнил Ньют, закрывая дверь. Томас повернулся к нему спиной и услышал, как щёлкнула задвижка. Затем голова Ньюта возникла в окошке. Тот смотрел на узника через ржавую решётку, и на лице бывшего Бегуна играла притворно-высокомерная усмешечка. — Это тебе премия за нарушение правил. Ты, конечно, герой, Томми и спас кое-кому жизнь, но тебе просто необходимо зарубить у себя на носу…
— Да знаю, отвяжись. Порядок.
Ньют улыбнулся.
— Ты, вообще-то, классный шенк. Но друзья мы или нет, а всё должно идти как положено, иначе нам, бедолагам, не выжить.
Вот посиди, попялься на эти роскошные стенки и постарайся хорошенько проникнуться.
И ушёл.
Прошёл только один час, а Томас уже почувствовал сворачивающую скулы скуку — она, как крыса в дверную щель, вползла в его камеру. На исходе второго часа ему захотелось побиться головой о стенку. Ещё через пару часов ему представлялось более предпочтительным пообедать с Гэлли и гриверами, чем сидеть в этой вонючей дыре. Он пытался вызвать к жизни хоть какие-нибудь воспоминания, но все его усилия шли прахом: память по-прежнему окутывал густой, непроницаемый туман.
К счастью, около полудня Чак принёс ланч, и Томас с облегчением оторвался от печальных раздумий.
Чак передал ему через зарешечённое оконце несколько кусков жареной курицы и стакан воды, после чего приступил к своему обычному занятию — заливанию в уши Томаса обильного количества полезной и бесполезной информации.
— Всё устаканивается, — сообщил мальчик. — Бегуны ушли в Лабиринт, все остальные работают, так что мы ещё не отдаём концы. О Гэлли ни слуху ни духу; Ньют наказал Бегунам: если они найдут тело придурка, чтобы немедленно вернулись и доложили. Ах, да — Алби уже на ногах и носится повсюду. С ним вроде всё нормально. Ньют рад без памяти — ему теперь не надо разыгрывать из себя большое начальство.
При упоминании имени Алби Томас позабыл о еде. В памяти сразу возникла жуткая картина: парень мечется, корчится и душит себя собственными руками. Затем припомнилось, что сказал Алби после того, как Ньют вышел из комнаты, и до наступления припадка. Правда, кроме них двоих этих слов больше никто не слышал, но где гарантия, что Алби сохранит тайну теперь, когда он больше не болен?
А у Чака рот не закрывался, но теперь его болтовня приняла несколько неожиданный оборот.
— Томас, слушай, я тут совсем того… ну тошно мне, понимаешь? Разве это не полный песец — тосковать по дому, даже не зная, о чём тоскуешь? Где он, этот дом? Куда тебе, собственно, хочется? Знаю только, что не хочу больше торчать здесь, хочу домой, к маме с папой. Плевать, как там и что там, где я был раньше. Хочу помнить…