Томас невозмутимо оглядел помещение — его больше ничем нельзя было удивить.
Палата сверкала яркими цветами: стены жёлтые, одеяла на койках — красные, шторы — зелёные… После мутной серости Приюта они как будто перенеслись в ожившую радугу. Аккуратно застеленные кровати, чистенькие шкафы и прочее — всё это выглядело настолько обыденно и нормально, что создавало дискомфорт. Что-то уж чересчур хорошо. Как метко выразился Минхо: «Я сдох и попал на небо».
Томасу, однако, было не до веселья — ведь Чак так и не дожил до этого момента.
И всё же… что-то здесь было не так.
Предводитель спасателей и шофёр по совместительству оставил приютелей на попечение небольшого штаба — десятка мужчин и женщин, одетых в наглаженные чёрные брюки и белые рубашки, с аккуратными причёсками и чистыми руками. На их лицах сияли улыбки…
Краски… кровати… улыбки… Томас ощутил неожиданный прилив счастья. Но, как ни странно, в самой сердцевине этого чудесного чувства чернел провал. Тяжкая скорбь, наверно, никогда не оставит его — скорбь о Чаке и его жестоком конце. О жертве, которую он принёс. И всё-таки, несмотря на всё случившееся, несмотря на жестокую правду о большом мире, рассказанную женщиной в автобусе, Томас почувствовал себя в безопасности — впервые с тех пор, как вышел из Ящика.
Распределились по койкам, получили свежую одежду и банные принадлежности и сели за обед. Пицца! Настоящая пицца! Лопай и облизывай пальцы! Томас наслаждался каждым куском — голод заглушил все остальные чувства; вокруг царила атмосфера лёгкости и довольства. И хотя большинство приютелей вели себя тихо, как бы боясь излишним шумом спугнуть своё непрочное счастье, недостатка в радостных улыбках не было. Томас настолько привык к грустным и безнадёжным лицам своих друзей, что видеть их улыбающимися казалось чем-то невероятным. В особенности, когда ему самому было не до радостей жизни.
Как только все поели, было приказано отправляться спать. Никто не возражал.
Во всяком случае, не Томас. Ему казалось — он может проспать целый месяц.
ГЛАВА 62
Томас делил койку с Минхо, который настоял на том, чтобы спать на верхнем ярусе. На соседней койке разместились Ньют и Котелок. Персонал выделил Терезе отдельную комнату, проводив её туда раньше, чем она успела попрощаться с друзьями. Томас затосковал уже через три секунды после её ухода.
Устраиваясь поудобнее на мягком матрасе, он услышал шёпот Минхо:
— Эй, Томас!
— Да? — Юноша так устал, что его ответ был едва слышен.
— Как ты думаешь, что случилось с теми, кто остался в Приюте?
Об этом Томас не думал — сначала его мысли были заняты Чаком, а теперь — Терезой.
— Не знаю. Но судя по тому, сколько наших погибло по дороге сюда, не хотел бы я быть на месте оставшихся. Наверно, гриверы теперь не дают им проходу. — Он не верил сам себе — настолько беспечно звучал сейчас его голос.
— Думаешь, с этими людьми мы в безопасности?
Томас секунду раскинул мозгами и решил, что должен ответить так:
— Думаю, да.
Минхо сказал что-то ещё, но Томас его уже не слышал: усталость взяла верх, мысли унеслись к его недолгому пребыванию в Лабиринте, ко временам, когда он хотел быть Бегуном и когда стал им… Как давно всё это было! Словно во сне…
Шепотки ночных бесед наполняли палату, но Томасу они казались будто доносящимися из иного мира. Он уставился взглядом в деревянные планки верхней койки и почувствовал, что засыпает. Но нужно ещё поговорить с Терезой.
«Ну, как твоя комната? — спросил он. — Эх, была бы ты здесь…»
«Ах вот как? Со всеми этими вонючими мальчишками? Покорно благодарю!»
«Ты права. Минхо за последнюю минуту уже раза три воздух испортил». Это была жалкая попытка пошутить, но ничего лучше ему в голову не пришло.
Однако она засмеялась. Вот бы и ему так! После долгой паузы она сказала:
«Мне страшно жаль, что с Чаком так произошло».
Томас почувствовал укол в сердце. Он закрыл глаза — ему было очень больно.
«Иногда он бывал таким противным, — сказал он, вспомнив вечер, когда Чак напугал Гэлли в туалете. — Всё равно больно. Я вроде как брата потерял».
«Знаю».
«Я обещал ему…»
«Том, прекрати!»
«Что прекратить?» Ему хотелось, чтобы Тереза произнесла какие-то волшебные слова, и ему бы сразу полегчало.
«Прекрати ныть о том, что ты что-то там обещал. Нас теперь осталась только половина. Если б мы не вырвались из Приюта, не выжил бы никто».
«Вот Чак и не выжил», — сказал Томас. Его мучила совесть за то, что он, не секунды не колеблясь, обменял бы любого находящегося в этой палате приютеля на Чака.
«Он умер, защищая тебя, — возразила Тереза. — Это был его собственный выбор. Сделай так, чтобы его жертва не была напрасной».
На глаза Томаса навернулись слёзы, одна прочертила дорожку по его правому виску и исчезла в волосах. Целую минуту они молчали. Затем Томас позвал:
«Тереза!»
«Да?» — откликнулась она.
Томас преодолел смущение и, набравшись мужества, поделился с нею своими мыслями:
«Я хочу вспомнить тебя. Нас. Ну, ты понимаешь, тогда, раньше…»
«Я тоже».
«Похоже, что мы с тобой…» Он так и не решился высказаться.
«Да, наверно…»
«Интересно, что случится завтра?»
«Узнаем через несколько часов».