Снова воцарилась тишина. Томас ожидал протестов, и удивился, когда все, включая и Гэлли, согласно кивнули головами.
— Лады. — Ньют вернулся к своему стулу и уселся, положив блокнот на колени.
— Всё ясно?
Снова воцарилась тишина. Томас ожидал протестов, и удивился, когда все, включая и Гэлли, согласно кивнули головами.
— Лады. — Ньют вернулся к своему стулу и уселся, положив блокнот на колени. Он написал ещё несколько строк, потом взглянул на Минхо. — Что это за плюк ты понёс? Дело серьёзное, брат. Извини, но тебе придётся очень хорошо обосновать своё предложение.
Томасу не терпелось услышать ответ.
Минхо устало вздохнул, но всё же приступил к защите своей позиции.
— Хорошо вам, шенки, сидеть здесь и трепать языками про то, про что не имеете понятия. Других Бегунов, кроме меня, здесь нет, а среди остальных единственный, кто бывал в Лабиринте — это Ньют.
Гэлли перебил его:
— Не только! Я тоже…
— Ничего ты не тоже! — отрезал Минхо. — И уж поверь мне, ни ты, ни кто другой даже не догадываетесь, каково это — быть там, снаружи. Ты сам налетел на иглу гривера, потому что сделал то же, что и Томас, на которого ты пасть разеваешь — нарушил Главное Правило. Это называется двойная мораль, ты, поганый кусок…
— Хватит! — прервал его Ньют. — Говори по делу. Обосновывай своё предложение.
Напряжение сгустилось так, что его, похоже, можно было пощупать руками. Томасу казалось, будто сам воздух в помещении превратился в стекло, грозящее вот-вот разлететься на тысячи осколков. Оба — и Минхо, и Гэлли — в упор уставились друг на друга, их лица побагровели, того и гляди — лопнут от натуги. Но в конце концов парни отступились и прервали поединок взглядов.
— Ладно, слушайте, — продолжил Минхо, садясь на своё место. — Я никогда ничего подобного не видел. Он не запаниковал. Не расхныкался, не заплакал, вообще не похоже было, чтобы испугался. Мля, он же здесь без году неделя! Вспомните, какие мы были — каждый из нас! — в самом начале. Прятались по углам, не знали, куда кинуться, ревели по сто раз на дню, никому не доверяли, отказывались хоть чем-нибудь заниматься… И так неделями и месяцами, пока не оставалось иного выбора, как послать всё к едрене фене и начать нормально жить.
Минхо снова поднялся на ноги и указал на Томаса.
— Всего через несколько дней после своего прибытия, этот парень бросается в Лабиринт, чтобы спасти двух шенков, с которыми едва знаком. Весь этот плюк насчёт того, что, мол, он что-то там нарушил — даже не глупость, а полный идиотизм. Он правил ещё даже толком не знает! Зато куча народу рассказывала и показывала ему, каково там, в Лабиринте, особенно по ночам. А он всё равно пошёл туда, несмотря на то, что Дверь закрывалась, и его заботило только одно — что двое парней нуждаются в помощи.
Он глубоко вздохнул, казалось даже, что чем дольше он говорил, тем больший прилив сил ощущал.
— И это было только начало. Потом он стал свидетелем того, как я махнул рукой на Алби и оставил его умирать. А я ведь ветеран, с опытом и со знаниями, так что, когда Томас увидел, что я сдался, он тоже должен был бы сдаться. А он — нет. Только подумайте, сколько сил и воли ему стоило поднять Алби на стену, дюйм за дюймом! Нет, это, на фиг, шизуха полная.
— Но это ещё не всё, — продолжал Минхо. — Появились гриверы. Я сказал Томасу, что мы должны разделиться. И пошёл накручивать круги, бегать по специальным маршрутам — мы их отработали на случай погони. А Томас, которому полагалось напустить в штаны, взял на себя контроль над ситуацией, отказался подчиняться физическим законам и задвинул Алби на стенку. После этого отвлёк гривера на себя, выиграл поединок с ним, нашёл…
— Да знаем, знаем! — вмешался Гэлли. — Этому шенку Томми просто дико везёт.
— Нет, безмозглый ублюдок, ни хрена ты не знаешь! — налетел на него Минхо. — Я здесь два года, а ничего подобного не видел! Повторяю специально для лохов: ничего подобного не видел! — Минхо замолк и потёр глаза, мыча от досады.
Томас только сейчас обнаружил, что сидит с разинутым ртом. Его душили самые разные эмоции: тут были и признательность Минхо за то, что тот горой стоял за него, Томаса, и негодование на Гэлли за его постоянную враждебность, и страх в ожидании окончательного решения Стражей.
— Гэлли, — сказал Минхо, немного успокоившись. — Ты всего лишь размазня и трус, ты никогда не просил и не пытался стать Бегуном. Какое ты имеешь право говорить о вещах, в которых ни шиша не смыслишь? Так что сиди и молчи в тряпочку.
Гэлли опять подскочил, пылая от ярости:
— Ещё одно слово — и я сломаю твою жалкую шею прямо здесь, на глазах у всех! — брызгая слюной, заорал он.
Минхо только расхохотался, потом поднял руку и, припечатав раскрытую ладонь к физиономии Гэлли, с силой толкнул его. Томас привстал, увидев, как приютель рухнул на свой стул. Шаткая мебель перевернулась, грянула о пол и разломилась на две половины. Гэлли растянулся на полу, затем ему с большим трудом удалось встать на карачки. Минхо шагнул к нему и, упершись подошвой ботинка в зад своего противника, послал того обратно плашмя на пол.
Томас плюхнулся на свой стул в полном ошеломлении.