Его внимание привлекло слишком большое количество Завоевателей, собравшихся у башни. Для того, чтобы надзирать за строительством, столько явно не требовалось.
Когда Бьярни подошел, они разом замолчали. Он встал перед ними, слегка откинув назад голову. Это были воины с «Черного Волка», и Бьярни не знал, чего от них теперь ожидать.
Вперед выступил Иннет. От усталости его лицо потемнело, глаза стали красными и запали.
— Сегодня умер Бракель, — сказал он.
Наступила мертвая тишина. Бьярни знал, конечно, что старый его соперник тяжело ранен, и все-таки известие о его смерти застало Бьярни врасплох. Они с Бракелем не виделись со дня начала мятежа.
Помолчав, Косматый осторожно сказал:
— Я осиротел.
Иннет кивнул в знак одобрения.
— Мы все теперь сироты, Бьярни. Наш командир ушел на Морской Берег.
— Чего вы хотите от меня? — спросил Бьярни.
— Пусть Бракель идет на своем корабле к ясной Ран, — ответил Иннет. — Мы хотим остаться здесь.
— Полосатым парусам нужны люди, — согласился Бьярни. — Их мало осталось у «Медведя».
Он начинал понимать, что они задумали, и очень обрадовался. Согласно старому обычаю племен Иннет спросил от лица всей дружины:
— Кто ты, человек, который говорит, что пришел сюда под полосатым парусом?
— Мое имя Бьярни Длинноволосый, — ответил капитан.
— Сколько врагов ты убил?
— Много, — сказал Бьярни. — И убью еще больше.
Иннет обернулся, и кто-то подал ему большую кружку с брагой.
— Выпей, — сказал он. — Здесь смешались наша любовь к морю и ненависть к врагам его. Мы хотим быть твоими людьми.
— Будь по твоему слову, Иннет, — ответил Бьярни. Он залпом осушил кружку, швырнул ее на булыжники мостовой и закричал сиплым сорванным голосом: — Дети мои!
Ответом ему был дружный рев.
Далла устроилась на лавке вместе с Унн, прикрыла плечи платком и провалилась в тяжелый сон.
Она и сейчас была очень красива, несмотря на то, что лицо ее осунулось, и вокруг рта появились складки. Норг поступил правильно, когда увел ее из дома. Несколько дней назад Хилле привез в башню горожан, у которых мятежники Демера забирали хлеб. Эти люди пытались сопротивляться грабежу. Все они умерли к рассвету того же дня, и Батюшка-Барин, не разбираясь особо, закопал их в общей могиле. Далла видела их, но ничем не показала, что это ее как-то задело.
Тоддин не переставал удивляться ей. Она все время молчала. Казалось, ничто не могло вывести ее из равновесия или вызвать у нее страх. Норг привел ее в башню — и она сутками не отходила от раненых, терпеливо пытаясь спасти тех людей, которые заняли ее родной город и убили ее мужа. О чем она думала, меняя повязки, поднося к воспаленным губам кружку с водой? Если завтра Бьярни, опьянев от убийств, решит повесить ее под окнами башни, она, как чудилось Тоддину, не произнесет ни слова против.
Но поспать ей не удалось. В серый час, когда над землей проходят предрассветные призраки, кто-то завозился у входа в башню, и Далла мгновенно проснулась. Оставив Унн безмятежно сопеть, она осторожно поднялась со скамьи и взяла платок. Тоддин снял со стены факел и пошел к лестнице первым. Медные ступени, разбитые сапогами, давно уже не играли гальярду, а лишь стонали под шагами вразброд. Некоторые ступеньки Завоеватели заменили на деревянные, они отзывались глухим стуком.
— Кто же на этот раз? — пробормотал Тоддин себе под нос. Его утешала мысль о том, что Хилле в башне, дрыхнет сном невинности. Раненый добрался до башни сам — значит, он еще может ходить.
Внизу, у лестницы, кто-то стоял, наклонившись, словно поправляя сапог. Тоддин поднес факел поближе. Человек резко выпрямился, и Тоддин не сразу узнал в нем Хильзена. Он был закопчен до черноты и шатался от усталости. На грязном лице блестели зубы. Верхняя губа была рассечена и безобразно распухла, один из передних зубов выбит.
Хильзен молча протянул руку в оборванном рукаве и схватил факел. На мгновение его темные глаза задержались на лице Даллы, а затем он опустил факел, и Тоддин увидел лежащего на полу Норга. Одежда на нем была окровавлена так, что невозможно было определить, где рана. Тоддин видел заострившиеся скулы и ввалившийся рот. Хильзен сел рядом со своим другом, махнул рукой, а потом неловко повалился на бок, выронил факел и мгновенно заснул.
Женщина тихо подошла, вынула из-за пояса Хильзена нож, разрезала на Норге одежду. Норг мутно глядел в потолок и, казалось, ничего не понимал. Белые руки Даллы мелькали в темноте, быстрые, осторожные. Они снимали лоскуток за лоскутком и, наконец, обнажилась рана — темное пятно на животе справа. Тоддин метнулся было взглядом к лестнице, думая позвать Хилле, чтобы тот принес воды и полотна. Но Далла покачала головой и просто взяла Норга за руку.
Так прошло несколько минут. Рядом трудно храпел Хильзен, и дыхания Норга не было слышно. Неожиданно громко и осознанно Норг сказал:
— Далла.
Женщина спокойно склонилась к нему и ответила, выговаривая слова с твердым ахенским акцентом:
— Я здесь.
Норг улыбнулся, вздрогнул и замер.
Посидев еще немного, женщина высвободила свою руку и встала. Медленно поднялась по лестнице, волоча за собой шаль. Тоддин остался стоять внизу. Через несколько минут Далла с девочкой на руках стала спускаться вниз. Тоддин протянул ей руку, желая помочь, но она не заметила этого. Унн крепко спала и во сне морщилась. У входа женщина остановилась, не оборачиваясь, и Тоддин понял, что нужно открыть ей дверь.