Синяка перевел дыхание.
— Поэтому ты не убил меня за дерзость там, на болоте?
— Я не посмел, — просто ответил Торфинн.
— Почему я стал черным, ты тоже знаешь?
— Да. От яда познания, который растекся в твоей крови, потемнела твоя кожа. Синева проступила в глазах, отпечаталась в лунках ногтей. Твоя мать громко плакала и кричала, что ты стал уродом…
— Где теперь моя мать? — спросил Синяка хрипло и закашлялся.
Торфинн сплел пальцы рук, и на левом его мизинце блеснуло кольцо, которого Синяка прежде не замечал.
— Твоя мать? — переспросил он совсем другим голосом и засмеялся. — Забудь о ней. И обо всех забудь.
— Где они? Скажи мне, Торфинн, — настойчиво повторил Синяка.
— Твои родные исчезли, — ответил чародей.
— Куда?
— Не знаю, — сказал Торфинн. — ИСЧЕЗЛИ. Навсегда…
Собеседники замолчали. В тишине было слышно, как трещал свечи и возится, гремя цепью, в подвале великан.
Внезапно Торфинн спросил:
— Кто тебя вырастил, мальчик?
— Я приютский, — ответил Синяка хмуро.
Торфинн с любопытством посмотрел на него.
— А другие дети дразнили тебя?
Юноша пожал плечами и вскинул глаза.
— Какое это имеет значение? Иногда дразнили…
— Почему ты не умеешь читать?
— Нас не учили читать. Мы работали.
Торфинн встал. Черный плащ окутал его высокую фигуру.
— Я предлагаю тебе стать моим сыном, — медленно, торжественно произнес Торфинн. Голова вепря над чародеем смотрела на Синяку неподвижным взглядом.
— Когда нас с тобой будет двое, — продолжал старик, — Весы Равновесия перестанут колебаться. Вдвоем мы сможем все.
— Но это значит, что… — Синяка запнулся, не зная, как выразить испугавшую его мысль.
— Ты боишься Черной Магии? — негромко отозвался Торфинн. — Напрасно. Она — оборотная сторона Белой. Не тот побеждает, кто бегает от Зла, а тот, кто идет ему навстречу и не теряет себя в его пучинах. Зло — это жизнь, и если ты посмотришь в корень вещей, ты поймешь, что нет на самом деле ни Зла, ни Добра, — есть только Жизнь.
Синяка отмолчался. Торфинн протянул к нему руку и вполголоса произнес:
— Идем, я покажу тебе кое-что.
Синяка встал. В развевающемся плаще Торфинн стремительно прошел через всю комнату и легко, словно не касаясь сапогами ступеней, сбежал вниз по лестнице. Синяка шел за ним, стараясь не отставать.
Они снова оказались в подвале, и у нижней ступеньки Синяка разглядел великана. При виде высокой черной фигуры своего хозяина чудовище сжалось и уползло подальше от входа, насколько позволяла цепь. Не удостоив великана ни единым взглядом, Торфинн сорвал со стены факел и, указывая им в угол, где жался стражник, сказал Синяке:
— Сними с него цепи.
С сомнением поглядев на давно не мытое чудище, Синяка все же послушно шагнул в его сторону.
— Стой, — негромко произнес Торфинн. И когда Синяка остановился, удивленно глядя на чародея, Торфинн поднял факел над головой и сказал совсем тихо: — Сними с него цепи, не касаясь.
Чувствуя в груди странную пустоту, Синяка замер, босой на ледяном полу. Он видел теперь только горящие черные глаза Торфинна, слышал резкий треск пламени. Узкие губы чародея шевелились.
— Ты умеешь это делать, мальчик. Не думай.
На мгновение он замолчал, и Синяка перестал слышать даже треск горящей смолы. Наступила абсолютная тишина. Тяжелыми каплями свинца, медленно падали слова Торфинна:
— Слушай, как шумит твоя кровь. Слушай, как стонет и дышит земля. Слушай, как над тучами движутся звезды…
Синяка стоял, беспомощный перед противоборствующими силами, которые внезапно хлынули в него. Огромный бесконечный космос распахнулся в его душе, и границы между ним и миром исчезли. В голове зазвучали голоса, крики, стоны, их было много, они оглушали. Он оказался в центре Вселенной и — более того — он и был вселенной, и это чувство причиняло ему острую боль.
Почти против своей воли он протянул руку к великану.
В подземелье вдруг стало очень просторно, хотя еще несколько минут назад оно было маленьким и тесным, и великан, съежившийся в ярко освещенном углу, куда факелом загнал его Торфинн, оказался далеко-далеко, словно на другом краю земли. Мрак застилал глаза. Синяка почти ничего не видел, будто смотрел в старинное, помутневшее от времени зеркало. Потом до него донесся чей-то долгий хриплый стон. Стон тянулся, не прерываясь, одной отвратительной нотой, и вдруг захлебнулся.
Голос Торфинна спокойно произнес где-то совсем близко:
— Ты загнал цепи ему в мясо. Не торопись. Попробуй еще раз.
Синяка тяжело перевел дыхание. Он был все еще в тумане. Когда он снова поднял руку, великан отчаянно взвыл и хотел было подползти к ногам своего хозяина в поисках спасения, но Торфинн безжалостно хлестнул его факелом. Великан заревел и шарахнулся к стене, с размаху ударившись об нее спиной.
Теперь Синяка был осторожнее. Ему вдруг стало очень холодно, и он понял, что касается металла. Железо потекло по его жилам, заполнило рот, зазвенело в ушах — и он задрожал. Голос Торфинна окликал его, но Торфинн был теперь невероятно далеко. Синяка с трудом взял себя в руки. Железо. Как только он назвал металл по имени, из-за туч ему откликнулся Марс, который был почти рядом. Синяка стал медленно отсылать железо в черные бездны, мягко отталкивая его от себя. Он ощутил движение материи почти физически — и вдруг темная пелена, застилавшая глаза, исчезла.